Что она такая… никакая?

— Случилось что? — присел я перед ней на корточки, пытаясь поймать взглядом её взгляд.

— Увольняют меня, Паш, — тихо проговорила она, обратив, наконец, на меня внимание.

Фигасе! Это что ещё за новости?! Только увольняют? Но почему она тогда такая вся убитая? Неужели недостачу на неё вешают? У меня похолодело всё внутри. Только под уголовку на старости лет попасть не хватало.

— Давайте-ка раздевайтесь, проходите… Расскажете всё, — начал я стаскивать с неё сапоги.

Подталкивая вперёд, завел в дом и усадил её, совершенно безвольную, за стол. Жестом показал вышедшей из комнаты и удивившейся не меньше меня бабушке, что неплохо было бы накапать Никифоровне чего-нибудь успокоительного, градусов, этак, сорока. Сел рядом.

Бабушка сразу сориентировалась, выставила бутылку водки на стол и два стакана.

Молча налила грамм по пятьдесят, молча пододвинула один стакан Никифоровне и села напротив неё. Они молча выпили.

Наблюдая за этой сценой, подумал, что сейчас бабушка спросит «Кто?», решив, что кто-то умер.

Но бабушка молча ждала. Ничего не дождавшись, она налила Никифоровне ещё полстакана.

Наконец, терапевтическая доза алкоголя была набрана и у Никифоровны заблестели глаза.

— Меня увольняют, — с какой-то вселенской тоской в голосе прошептала она.

Бабушка вопросительно посмотрела на меня, я пожал плечами.

— Аня, почему увольняют? — строго спросила она подругу, не позволяя ей окончательно раскиснуть.

— На пенсию-ююю!.. — Никифоровну прорвало, она разрыдалась.

Ну, главное не под суд! Мне сразу полегчало.

— Это же отлично! — вырвалось у меня.

Бабушка пнула меня под столом ногой.

— Пашка! Что я дома буду делать? — с отчаянием в голосе спросила Никифоровна.

— К Аришке нашей в няньки пойдёте, — предложил я. — Пока нам ясли не дадут. А потом в баню, — бабушка и Никифоровна ошарашенно уставились на меня. — Техничкой. В мужскую раздевалку, — продолжил я мысль, и они обе рассмеялись.