— Паша, доброе утро, — услышал я знакомый голос. — Паш, представляешь, Шанцев велел мне увольняться по собственному. Говорит, что больше мне не доверяет. Ты можешь поговорить с ним?

Ну, дела… Что это Шанцев так сурово? Хотя, по собственному, это же не в связи с утратой доверия.

А еще я вспомнил, как главбух не хотела меня пускать к себе домой, пока я корочки свои кремлевские к стеклу не прижал. И как потом торговалась… Мол, помогу, только если очень серьёзные люди приедут из Москвы. Видимо, такое же отношение и сам Шанцев на себе прочувствовал, пока против него дело фабриковали. Не сразу же его в наручники заковали, наверняка были какие-то заходы перед этим… И я же всего не знаю, может быть, он еще что-то знает, что мне неизвестно. Может, всплыло, что она как-то Филимонову помогала в чем-то.

— Ирина Викторовна, я конечно, могу поговорить, но что это изменит? Он директор завода и это ему решать, с кем ему работать. Я так понимаю, что он обиделся за то, что вы отстранились и отошли в сторону, когда его арестовали. Вот если бы вы его решительно поддержали тогда, то другой разговор был бы. А вы же даже, помните, со мной говорить не хотели, пока я удостоверение не показал… Похоже, что он перестал вам доверять, и что я могу в связи с этим сделать?

— А новому бухгалтеру почему он будет доверять? — спросила она. — Тем более ещё неизвестно, кого поставят. Сверху же пришлют наверняка… Он не думает, что там захотят сквитаться за нагоняй из Москвы и пришлют кого-то, кто начнет его подставлять? Чтобы в следующий раз его уже без ошибок закатать на тюремные нары?

— Ну, тоже верно, — согласился я. — Я поговорю. Но ничего не обещаю.

— Спасибо, — ответила она и мы попрощалась.

С одной стороны, я могу понять Шанцева. А с другой, она права. К новому главбуху доверие ой как нескоро появится, если, вообще, появится, тем более, после такой истории. Тем более к присланному из Брянска. Того самого Брянска, где без колебаний, без попыток разобраться, одобрили намерение его посадить по липовому делу.

Но это весомый аргумент с рациональной точки зрения. А я что-то сомневаюсь, что человек, недавно вышедший из камеры, куда безвинно попал, сейчас способен мыслить рационально. Чем больше я об этом думал, тем больше понимал, что с Шанцевым сейчас бесполезно говорить, надо дать ему время успокоиться.

Заказал разговор с бухгалтерией и порекомендовал Ирине Викторовне выждать какое-то время и не попадаться пока Шанцеву на глаза, отпуск взять или больничный.

— У него была серьёзная встряска, — объяснял я, — надо дать ему прийти в себя. До него, может, только-только начинает доходить, чем всё это могло закончиться. Хоть на пару неделек исчезните из его поля зрения. Авось, придет в себя, иначе начнет смотреть на то, что произошло.

— Спасибо, Паш! Как я сама не додумалась? — обрадовалась главбух. — Собралась сегодня идти к нему, просить оставить за мной моё рабочее место… Мы все тут ни черта не соображаем!

В университете меня после первой же пары вызвала к себе Гаврилина и сообщила мне «радостную» новость, что принято решение включить меня в научную тему факультета, связанную с изучением перспектив развития социалистической экономики. Потом она переключились на мой доклад по безработице на предстоящей конференции. Обсудили с ней некоторые моменты.

— Будут очень серьёзные гости из-за рубежа, Паш! — настраивала она меня. — Будет, также, солидная профессура из других вузов СССР, из Литвы, Эстонии, Молдавии. Хочу кое с кем из них тебя познакомить.

— Хорошо, Эмма Эдуардовна.

— Смотри, не опаздывай.

— Конечно.

Удачно вышло, что она меня к себе позвала. Я и сам собирался зайти, потому что пришел вчера к выводу, что пары в университете и есть моя единственная лазейка найти время для курсов по предложению Фирдауса. Так что, когда Гаврилина уже собралась со мной прощаться, решив, что исчерпала все вопросы, я ее притормозил:

— Эмма Эдуардовна, у меня серьезный вопрос. Насколько далеко простирается мое свободное посещение и ваше предложение помочь при необходимости на экзаменах?

Она удивленно на меня посмотрела, но сказала сочувственно: