И… я была согласна в общем-то не решать это, если мне удасться понять главное — как попасть домой?
Я боязливо осмотрелась, решая, в какую сторону двигаться и тут же замерла с открытым ртом, в который раз за сегодня испытывая ужас.
На фоне оранжевого закатного неба на золотистом поле двигался комбайн.
Паровой. С высокой пыхтящей трубой, железными заклепками, мостиком, наподобие капитанского, над угрожающего вида жерновами и с подвешенными на крючья фонарями.
И пусть я была не слишком подкована в истории, одно я осознала четко.
Ни черта в прошлом нашей Земли таких комбайнов не было.
Мачеха
Я лежала на кровати и пялилась в потолок который час.
Кажется, здесь его называли «потолок». И часы здесь, вроде бы, тоже были… часами. Пусть все говорили на каком-то другом языке — что до меня дошло с большим опозданием — большинство понятий мне были знакомы.
И, кажется я попала…
Хотя последнее не кажется. И это было самым ужасным.
Я застонала, перевернулась и ударила по подушке, набитой сеном. Уж не знаю за какие такие заслуги я жила отдельно от прочих, но вместо комнатки в хозяйственной части я отправилась спать — под смешки служанок, которые не понимали, как можно забыть, где твоя кровать — на чердак огромного дома.
Нервное возбуждение и слезы, когда я увидела комбайн, а потом и апатию, с которой я вернулась в поместье — я просто не знала, куда мне еще идти — и выслушала крики и указания домомучительницы, сменили скорбь и тоска от осознания, что моя жизнь превратилась в чужую.
И проходит пусть в своем теле, но похожем на чужое.
В чужом мире и доме, где я потеряла всякую свободу действовать и мыслить своевольно. Полагаю, даже за попытки этого меня ждало наказание. Во всяком случае я видела, как та мерзкая женщина с шипами отвесила пощечину молодому пареньку, ведущему белую лошадь — по её мнению он не достаточно позаботился о драгоценной лошадке нежных фру.
Да и толстый дядька в углу двора, в неопрятном фартуке и с хлыстом, смотрел на всех недобро, нахмурив кустистые брови, будто следил при свете факелов, достаточно ли мы расторопны.
Я не была, конечно. Я просто не понимала, что от меня хотят. «Пойди, принеси, убери, перебери» слились в нескончаемый гул и только природная смекалка и усталость окружающих к концу дня спасли меня от полного краха. Даже мои грязные «лохмотья» не вызвали особого интереса — во дворе оказались оборванки и пострашнее. Но новое безликое платье мне выдали, с угрозой заставить отрабатывать, если испорчу и потеряю и его.
Я хотела сказать, что и так уже работаю здесь, но не стала… Нет, не следовало лезть на рожон. Следовало забиться в угол тихой мышью, понять, куда я попала и что вообще происходит. Хоть как-то изучить местные обычаи и нравы.
И не проспать, ага.
Потому что «надеюсь, на рассвете ты без напоминаний встанешь и растопишь дом и кухню».