— Но получилось по-другому, — хмыкнул полковник. — Активное воздействие начинается в радиусе пары сотен метров, а то, что остается за куполом, так того вполне хватает для управляющих микросхем. Касаемо питания, так аппаратура обеспечивает им себя самостоятельно. Элементы, которые, ты, кстати, разработал и довел до тестовых испытаний в условиях, близких к боевым, основа всех основ. Батарея с циклом, подающая электричество на схему, а та, в свою очередь, помимо прямого воздействия, забирает питание из магнитного поля земли. Вот тебе и замкнутый круг. Чтобы отключить машину, нужно сойти с ума или расколоть наш земной шарик пополам, пустить все в тартарары.

— Бред.

— Чем богат.

Некоторое время я стоял молча, пытаясь переварить всю ту ахинею, что до меня донес Звягин, а он просто скрестил руки на груди и спокойно наблюдал за мной из-под полуопущенных век.

Гулкие хлопки одиночных выстрелов обрушили в прах нашу идиллию на лестничной клетке, и на плече полковника резко заговорила рация.

— Командир, огневой контакт. Метка двенадцать, три часа.

— Командир, огневой контакт. Метка три, восемь часов.

Звягин потянулся к плечу и почти нехотя вдавил кнопку передачи.

— Подробнее.

— Противник движется со стороны железнодорожного моста и набережной. Точное количество определить невозможно. Психокинетики присутствуют.

— В огневой контакт вступать по необходимости, — Звягин чертыхнулся и припечатал кулаком перила, от чего те жалобно взвизгнули и затряслись, забирая в себя энергию со всех пяти этажей. — План отхода четыре. Технику вывести можно?

— Если сейчас выводить, то да, — отозвался тот боец, что сообщил о контакте первый.

— Ну что, парень, ты с нами? — хмуро кивнул Звягин. — На раздумье времени не осталось. Или ты уезжаешь отсюда в числе наших, или за тобой пожалуют те, о ком я предупреждал.

А на улице бой набирал силу. Огрызаясь очередями, спецназ старался выбить из переулка рядом с домом засевшего там противника, а тот, ни грамма не сомневаясь, щедро шпиговал сектор обстрела свинцом, да так ретиво, будто боезапас последних был неограничен. Рванула граната, потом другая. Где-то заработал пулемет, а за ним вступил еще один, и вскоре воздух вокруг наполнился воем, криками и дробью сыплющихся на асфальт гильз.

Дизеля „Уралов“ взвыли почти синхронно, однако один из них тут же заглох, а спустя мгновение двигатель, прорывая капот, взлетел вверх и что есть силы обрушился на кабину, вминая в железо водителя. Гулко работали СВД, и где проходился снайпер, там пси-воздействие быстро снижалось, а кто-то из нападавших, лишившись части черепа, грузно, как мешок с картошкой, падал на землю, пачкая все вокруг кровью и мозгами. Рев вертолетных винтов начисто заглушил крики, и черная тень закрыла солнечный свет, пробивавшийся через высокие окна лестничной клетки.

— На землю… — полковник схватил меня за плечи и с силой дернул вниз, после чего заработал крупный калибр. Врезаясь в бетонные блоки и кроша их, пулеметные очереди начали вскрывать наше убежище похлеще раскаленного ножа, попавшего в кусок сливочного масла. Еще несколько секунд и первый кусок бетона покачнулся и грузно ввалился внутрь, обдав нас пылью и мелким крошевом.

— Хер с тобой, — выплюнул Звягин. — Делай, что знаешь, но сейчас-то…

Я перевернулся на спину и глаза в глаза встретился взглядом с пилотом вертолета. Что это была за техника, которая могла выделывать такие чудеса акробатики на почти замкнутом пространстве, понять было сложно. Однако хищная улыбка пилота мне совсем не понравилась. С таким выражением лица, наверное, перерезают тормозные шланги с целью подстроить автокатастрофу, или подстерегают бабушек по темным дворам.

Ярость, вот откуда что берется, нахлынула на меня девятым валом, и разум, замутненный, озлобленный и запутанный, начал действовать быстрее своего хозяина. Выражение лица пилота изменилось. Сначала на нем появилось недоумение, затем оно сменилось растерянностью, а затем оно исказилось первобытным животным страхом. Я сжимал кулаки, и сталь обшивки вертушки сжималась, будто в кулаке или под гигантским прессом, в то время как винты еще продолжали работать, рассекая воздух. Сначала задний десантный отсек, а потом и кабина стремительно сокращали свободное пространство. Вывернулся весь подвес, вздрогнул, часть зарядов детонировала, разворотив бока воздушной машины. Пилот взглянул на меня последний раз. Во взгляде его не было больше страха. Только тоска. А затем, когда стекло окрасилось в красный цвет, оно треснуло, и искореженная груда металла рухнула на землю.

Бой замер. Складывалось впечатление, что кто-то просто выключил звук, настолько вдруг стало тихо. Я даже засомневался, уж не оглох ли я. Я обернулся, стараясь поделиться радостью с полковником, и взгляд мой наткнулся на развороченный череп Звягина. Бравый командир таки словил шальную пулу.