Не верящих ли? Неужели замолкла, окончательно замолкла арфа псалмопевца в душах и на устах новых, современных нам русских-поэтов? Спросим снова их самих, спросим тех, кому Господь ниспослал счастливый жребий вырваться из плена коммунистического Молоха и заговорить полным голосом, от всего сердца. Спросим новых, народившихся уже в зарубежье поэтов, могущих и смеющих петь не под камертон коммунистической критики, но свободным духом и свободным голосом. Спросим и получим ответ.
Молчавший в период своего духовного плена в СССР и заговоривший, вырвавшись на волю, поэт Д. Кленовский[108] озаглавил свою первую книгу «Навстречу небу» и в ней, в форме, близкой к апокрифу первых веков христианства, рассказывает о пути, пройденном его музой, о вдохновенном пути к Господу.
В каком виде, в какой одежде пришла вдохновительница к нему, воспитанному в атмосфере атеизма и исторического материализма? Наложило ли это мировоззрение свою печать на его душу и творчество? Вытравлены ли из его сердца светлые, святые образы сеятелей добра, воспринятые им в ранней юности?
Д. Кленовский пишет:
Путь, пройденный музой от «овечьих шкур» дионисовых оргий и «прозрачного меда латыни», до «прохладного крестика на девственной шее», это путь возрождения духа самого Д. Кленовского, большого, углубленного в космические тайны поэта, прямого потомка и последователя Тютчева. «Морщинка меж лучистых глаз» на лике музы – это шрамик на духовном лице самого поэта, нанесенный тем же терновником, который терзал главу Христа. Об этом Д. Кленовский повествует в другом своем стихотворении, так и названном им «Терновник»:
Глубочайший, чисто христианский, светлый оптимизм веры, купленный ценою страдания, вот аромат, которым дышит это стихотворение.
То же неудержимое устремление к горним высотам духа мы видим и у другой вышедшей из того же адского круга поэтессы, но попавшей в свободный мир еще юной, с необугленной, не кровоточащей душой. Аглая Шишкова[109] намного моложе Д. Кленовского: советская действительность не успела еще изранить ее неокрепшую душу. Отсюда ее радость при восприятии созданной Богом, дарованной Им человеку радостной земной жизни, глубоко и искренне высказанная ею в поэме…о грибах, которые собирает эта девушка-поэт в баварском лесу и радуется, видя в каждом из них всю красоту мироздания.
Но в ней нет твердости, ясности мышления и уверенности в себе, как у Д. Кленовского. Новый, открывшийся пред ее свободным теперь зрением многогранный мир пугает, устрашает путницу. Она поражена им и не в состоянии отыскать свою девичью путнику в лабиринте его дорог и дорожек. К кому же прибегнуть? У кого попросить помощи? Конечно, к Ней, и только к Ней, к Заступнице, Царице Небесной, Всех Скорбящих Радости.
Эти поэты и множество других, внутренне близких им, вырастали и формировались в атмосфере воинствовавшего безбожия.
Что освещало их внутренний творческий путь? Кто звал их к струнам арфы? Маяковский ли, пытавшийся с несомненно большой талантливостью зарифмовать тезисы так называемого диалектического материализма, или безвременно погибший, писавший так, как поют славу Господу лесные птицы, Сергей Есенин? И сколько близких, подобных им, но не смеющих коснуться перстами арфы Давида, подспудно томится в беспределах подъяремной, попранной дьяволом, но всё же… Святой Руси?
Вифлеемская звезда
(Кленовский, Пастернак)
Только те поэты, чье творчество неразрывно связано с мышлением, чаяниями и всем психическим строем современных им поколений, могут надеяться на то, что их слово, их призывы и их веления не угаснут вместе со смертью их тела, но будут жить в сердцах их потомков. Труден, тяжел и тернист творческий путь таких поэтов. Им предназначено улавливать в сердцах людей неясные, едва лишь ощутимые звучания, которые порой непонятны даже их носителям, но осознаются ими в дальнейшем уже со слов поэта. Поэт же обязан услышать эти звучания, понять их направленность, отлить их в стройную форму и возвестить мощным колокольным звоном своего творческого дара. Именно таким глашатаем духовных тайн вступившего в жизнь после революции поколения русских людей является Дмитрий Кленовский. Поэтому в этой главе мы снова вернемся к нему. Как только он смог вырваться из тьмы, окутавшей его родину, как только он смог запеть во весь голос, он запел гимн Творцу, любовь и устремление к которому переполняло его душу.
воскликнул он.
Из этого, не внушенного извне, но рожденного в его душе, вместе с нею, богопонимания и богоощущения Дмитрия Кленовского вытекает и направленность всего его творчества, его «символ веры» поэта, определение своего назначения, своих прав и обязанностей по отношению к человеку – к современнику и к потомку.
Поэту наших сумрачных дней он приказывает устремляться в высь, к сияющему небу, к звездной ризе Господней и черпать там, только там, силу, оживляющую и укрепляющую его слово, – глагол миров.
Прочтенные на небесной скрижали Господа глаголы поэт обязан донести до людей и щедрой рукою разметать их искры по обнищавшей духом земле, ибо он умудрен, он знает то, что лишь смутно ощущают, чего лишь жаждут другие.
Ощущение себя таким рапсодом, обязанным нести Господне обетование «от человека к человеку», определяет творчество поэта, как деяние апостольское, и своим святым предтечам на этом пути Д. Кленовский посвящает пламенно трогательные строки.
В творчестве Д. Кленовского вера, порыв души к ее Создателю, ощущение Его близости, Его Промысла превалирует над религией, то есть над догматическим оформлением своего кредо. Как выразитель религиозных настроений своего поколения, он даже не пытается религиозно оформить эту владеющую им веру.
Религиозное оформление своей веры Д. Кленовский видит не в мышлении, но в действии, в «материальном» проявлении любви и веры, в творческом исповедании христианства.