Книги

Реки Вавилона

22
18
20
22
24
26
28
30

Майор начал перечитывать строчки, которые предпочитал называть «графа 1», «графа 2» и «графа 3». Убитые. Раненые. Пропавшие без вести.

Бург оглядел громадный отсек. Многих людей не было в этом самолете. Они, которые заслуженно должны были находиться здесь, летели в другом самолете в зеленых мешках для перевозки трупов.

— Люди из службы безопасности понесли огромные потери, — заметил Барток.

Бург кивнул. Пятеро из шести сотрудников службы безопасности были мертвы. Брин, Каплан, Рубин, Алперн и Маркус. В живых остался только Яффе, да и тот был ранен. Придворная гвардия Хоснера. Они были преданы друг другу. Они были профессионалами, а профессионалам всегда суждено нести наибольшие потери.

И экипаж «Эль Аль». Они тоже профессионалы и тоже понесли страшные потери. Это был их самолет, и, где бы он ни находился — в Лидде или в Вавилоне, — они несли ответственность за своих пассажиров. Дэниел Якоби и Рашель Баум получили очень тяжелые ранения, но Бург видел, что они все еще лежат на операционных столах, а это все же было лучше, чем в хвостовом отсеке под зеленым брезентом. Положение Питера Кана было тяжелым, но стабильным, его уже сняли с операционного стола. Хирург показал Бургу залитую кровью карту, которой он, Бург, заткнул рану в груди Кана.

— Это спасло ему жизнь, — сообщил хирург. — Будет в долгу перед вами, когда выйдет из госпиталя. — Хирург скомкал карту и швырнул ее в мусорную корзину.

Были погибшие и среди секретарей, переводчиков и помощников. Четверых мужчин и женщин ашбалы убили на постах наблюдения и подслушивания, некоторым раненым не суждено было долететь живыми до Иерусалима. Бург не знал их всех, и это даже радовало его, потому что в его сердце уже не осталось места для скорби.

Но самая жестокая статистика — это пропавшие без вести. Оплакивать ли их смерть или надеяться, что они лежат где-нибудь, страдают, но все же живы? Будет ли лучше, если арабы упрячут их в какой-нибудь страшный лагерь? Лучше других на этот вопрос могла бы ответить Мириам Бернштейн. Теперь ей будет неизвестна судьба уже двух близких мужчин.

Пропала без вести и Ноеминь Хабер. И никто не знал, что с ней случилось. Кто-то предположил, что, может быть, она спустилась вниз по склону, подобралась поближе к ашбалам и застрелила Моше Каплана, оборвав его мучения. Ведь все слышали выстрел, и вряд ли можно было надеяться, что это арабы неожиданно проявили милосердие и застрелили Каплана. Но где же она? Коммандос ее не нашли.

Исчез неприметный и загадочный Макклур. Бург знал мир Макклура, потому что это был его собственный мир. В этом мире все было возможно, но бегство от спасителей выглядело довольно странно даже по меркам этого мира. Он ли убил Ричардсона? Бург подозревал, что это сделал Макклур, и знал почему. Врачи из второго транспортного самолета сообщили, что не нашли пулю, убившую Ричардсона, а значит, она была выпущена с очень близкого расстояния и прошла навылет.

Но где же сейчас Макклур? Возможно, уже в американском посольстве в Багдаде, а может быть, дома у агента ЦРУ в Хилле. В один прекрасный день он появится, скажем, в качестве работника архива в библиотеке информационной службы США в Бейруте. Такие вещи — обычное дело.

Майору Бартоку захотелось выяснить, хорошо ли Бург знал Хоснера.

— Он действительно был настоящим лидером?

— Безусловно. — Хоснер. Где же Иаков Хоснер? Возможно, мертв. Узнают ли они когда-нибудь об этом?

Это была настолько сложная натура, что его смерть — или исчезновение — вызывала противоречивые чувства. Остался он на холме не просто потому, что хотел лично отомстить Ахмеду Ришу, хотя в его поступке наверняка присутствовал и этот мотив. И все же здесь было нечто большее. Хоснер хотел умереть, но он хотел и жить. Беспроигрышный вариант. Хоснер остался победителем до конца. Возвращение в Иерусалим грозило ему массой вопросов, на которые любой человек с обостренным чувством гордости не стал бы отвечать. И он остался в Вавилоне.

Мириам Бернштейн сидела на полу, прижавшись спиной к перегородке, согнув ноги и положив голову на колени. Приглушенный шум двигателей убаюкивал оцепеневшее тело. Министр иностранных дел уселся рядом с ней на откидное брезентовое кресло. Эйфория уже прошла, некоторые люди дремали, и лишь несколько человек приставали ко всем с расспросами. Даже коммандос, похоже, не хотели ни слушать, ни разговаривать и поэтому уединились в хвосте самолета. В отсеке стоял запах человеческих тел и лекарств.

Мириам посмотрела на Давида Бекера, который тоже сидел на полу невдалеке от нее. Он не спал, но мысли его, похоже, витали где-то далеко. «Как много героев, — подумала Мириам, — но если бы надо было выбрать из них одного, то им, безусловно, стал бы Давид Бекер». Профессиональную похвалу от капитана Гейса и лейтенанта Штерна он выслушал с каким-то смущением и мальчишеской застенчивостью. Превосходный пилот. Настоящий герой. В Иерусалиме к нему будут относиться по-королевски. Поможет и американское происхождение. Мириам поймала себя на мысли, что не сводит глаз с Бекера. Он выглядел таким одиноким.

Мысли Бекера вернулись к действительности, когда он заметил пристальный взгляд Мириам. Он попытался улыбнуться, но понял, что вышло это у него плохо. Бекер покашлял, прочищая горло, и тихо произнес:

— Мы потеряли наш бортовой журнал.

Мириам улыбнулась.