Книги

Река Ванчуань

22
18
20
22
24
26
28
30
Вот подхожу я к месту, где источник бьет, Сажусь, смотрю, как облака плывут.

Но поэт рад, когда его прогулки в одиночестве иногда нарушаются случайной встречей:

Случайно я в лесу встречаю старца, За разговорами и смехом не заметил, что пора домой.

Все чаще в стихах поэта звучат буддийские идеалы, он призывает к уходу от мирской суеты, призывает к отшельнической жизни:

В горах пустынных после прошедшего ливня Воздух полон осенней прохлады. Свет луны пробивается сквозь сосны, И чистые ручьи по камням бегут. Хотел бы отдохнуть в пахучих летних травах, А вы со мною сможете ль остаться? («В горах осенним вечером».)

Ван Вэй с грустью говорит о старости, сожалеет о быстротечности жизни.

Поэт сознает тщетность усилий даосов-алхимиков, бьющихся над путями превращения в золото различных металлов, поисками эликсира бессмертия:

Конечно, пряди седины мы изменить уже не вольны. И в золото другой металл никто из нас не превращал. Перевод Ю. Щуцкого.

Да, жизнь человека на этой земле быстротечна, каждому суждены не только рождение, молодость, но и старость, смерть. Единственно в этом мире неизменно — Великая Природа, вновь и вновь приходит весна, вновь будут расцветать цветы:

День уходит за днем, чтобы радости год приближать. Год за годом идет, но весна возвратится опять. Насладимся вдвоем — есть вино в наших поднятых чашах, А цветов не жалей: им опять предстоит расцветать! (Перевод А. Гитовича.)

Поэта радует тихая уединенная жизнь, он безмятежно созерцает окружающую природу. В предисловии к сборнику «Ванчуань цзи» Ван Вэй писал: «Мое убежище в долине реки Ван, остановитесь и осмотрите ров Мэнчэн, холм Хуацзыган, перевал, где рубили бамбук, беседку Вэньсин, Оленью рощу, рощу Мулань… Там проводили мы с Пэй Ди свой досуг, соревнуясь в поэзии и вызывая друг друга на составление парных стихов к произнесенным строкам…» |27, с. X]. Поэт считает, что нет ничего дороже уединения на лоне природы:

На склоне лет мне тишина дороже Всех дел мирских — они лишь тлен и прах. Тщеславие меня давно не гложет, Мечтаю только о родных лесах… Перевод А. Гитовича.

Все чаще поэт продолжает свои размышления о скоротечности времени:

Я в мои годы как постарел! Волосы на голове и висках день ото дня белей. Я пока еще пребываю в этом мире, Но смогу ли еще быть гостем на этой земле? «Вздыхаю о седых волосах».

В другом стихотворении поэт словно спорит с собой, не пристало ему, буддисту, сетовать на подобное, поскольку мир наш не более чем иллюзия:

Но в конце-то концов — что печалиться о седине? Я растратил все золото — нового нет у меня. От болезни и старости можно ли избавиться мне, Если книги твердят вам, что нет вообще Бытия.

О своем окончательном решении принять полностью буддийское вероучение поэт говорит в таких стихотворениях, как «На прогулке к монастырю Ганьхуасы» [257, с. 227], «Посетил горную обитель монаха Тань Сина[440] в монастыре Ганьхуасы» [257, с. 128]:

Распростился с бедной деревней, Обратился в буддизм, в храм пришел.

Тема ухода от мирской суеты, обращение к буддизму звучит и в стихотворении «Посвящаю шаофу Чжану»:

На закате лет лишь покой люблю, Мелочные дела не волнуют больше меня. Сам же я не имею планов больших, Знаю одно: вернуться к старому лесу.

Поэта более не занимает мысль о карьере, успехах на чиновничьем поприще:

Вы спросите меня об удачах иль неудачах — Рыбацкая песня в ответ разольется по берегу.

Поэт на протяжении всей жизни большей частью жил в кругу близких друзей, теперь, на склоне лет, его порой печалит одиночество, тоска по задушевной дружеской беседе:

И даже ты, мой старый друг, представить бы не смог, Как я теперь, на склоне лет, печально-одинок. Перевод А. Гитовича.

Ван Вэй твердо встал на путь Будды, душевное равновесие поэт обретает в занятиях созерцанием на лоне природы, сравнивая земные страсти, мирскую суету с ядовитым драконом:

Навещаю храм Сянцзи Не знаю я, где храм Сянцзи — «Распространяющегося аромата», Немало верст брести к заоблачным высотам. Кругом деревья древние, нет даже тропки человека. Там, высоко в горах, где колокол? Источника слышно журчанье, туман кругом, опасны скалы, А солнца свет лишь холодит сосны зеленое убранство. Перед закатом солнца пруд опустел, Я в созерцании глубоком борюсь с драконом ядовитым.

Ван Вай укрепляется в своих буддийских воззрениях достаточно прочно и провозглашает:

И понял я вдруг, что страдает лишь бренное тело, Слабеет оно, но душа остается крылатой. «Ворота Сладчайшей Росы» открываю несмело[441], И дух наслаждается их чистотой и прохладой. (Перевод А. Гитовича.)

На склоне лет сам поэт так отозвался в одном из стихотворений о своем творческом пути:

Стихи сочинять ленюсь на старости лет. В преклонных годах без них достаточно бед. В рожденье ином был я — поэт, В той жизни, верней, присуща живопись мне. От прежних привычек не мог отрешиться вполне И стал невзначай известен среди знатоков. Зачем-то слыву творцом картин и стихов, Но сердцем не верю, что я и вправду таков. (Перевод А. А. Штейнберга.)

Но поэт действительно таков, по праву заслуживая признание поэта и живописца, о нем Су Ши сказал, что «…в поэзии его живопись, а в живописи поэзия».

ГЛАВА III ДУХОВНЫЕ ГИМНЫ В ТВОРЧЕСКОМ НАСЛЕДИИ ВАН ВЭЯ

Буддийские гимны

Особое место в творческом наследии Ван Вэя занимают буддийские гимны, которые, очевидно, были написаны поэтом по заказу китайских аристократов, принявших буддизм. Ниже рассматриваются три буддийских гимна — три «цзана»: «Переработанный буддийский гимн с предисловием» [257, с. 367], «Хвалебный буддийский гимн о вышивке „Колесо исполнения желаний“ с предисловием» [257, с. 373] и «Буддийский гимн „Амитаба“ с переработанной картиной, написанной чиновником-гэйшичжуном Доу Шао в пагоде Сяои в память умершего младшего брата — бывшего чиновника — начальника гарнизона» [257, с. 375].

Личность поэта, его отношение к буддизму, оригинальные философские рассуждения придают черты индивидуальности каждому гимну. Так, и «Предисловии» к гимнам Ван Вэй размышляет на буддийские темы. Живущий в бытийном мире, говорит поэт, и пытающийся умозрительно постичь Шуньяту — пустоту и татхату — высшую буддийскую истину — мало чего добьется, ибо для обыденного сознания это недостижимо: