И, не дав ответить, начал сам возбужденно рассказывать. Он жестикулировал, то повышал голос, то переходил на шепот, строил грозную физиономию, подкрепляя свой рассказ боксерскими выпадами, и Саша был вынужден самым настоящим образом сблокировать пару его ударов. Было видно, что Толя заново переживает свое «боевое крещение».

— Мне, ребята, повезло сразу. Знаете, какой мой старшой? Вчера утром познакомились, сижу жду, когда он мне хоть какую-нибудь работенку подкинет, а тут звонок. Мой с кем-то поговорил и заспешил, убрал все со стола и говорит: «Одевайся, пойдем тут недалеко, кое-что проверим». Пришли на базар, он подбадривать меня начал. — Боровик засмеялся. — Это меня-то! Говорит: «Не бойся, ничего страшного». Ну, я только пожал плечами. Тоже мне, нашел труса! Завел меня в китайскую пельменную. Ну, ту, что в деревянном бараке на краю базара. Вошли, сели за столик. Кихтенко осмотрелся и потихоньку мне показывает: «Видишь? Вон там в углу двое сидят? Тот, что к нам ближе, в полушубке, — бежавший». Я сначала не понял, спрашиваю, что значит «бежавший»? Кихтенко объяснил: «Месяца три назад дали ему пять лет за кражу, направили в колонию, а он сбежал. Брать его нужно, но тихо. Здесь, в пельменной, неудобно: если шум поднимет, порядочным людям аппетит испортим. Давай так. Я сейчас выйду, а ты за ними наблюдай, а когда они поднимутся, иди следом. Этот тип наверняка не задержится, подумает, что я за подмогой пошел, он меня уже заметил… А я на улице у выхода буду ждать». Только старшой вышел, эти двое поднялись и направились к двери, я, конечно, за ними. Они на ходу пошептались, и тот, который «бежавший», пропустил дружка вперед, а сам приотстал. Мне показалось, что он вернуться захотел, и я его немножко подтолкнул. «Что, говорю, в дверях-то встал, проход загородил». Тот, ни слова не говоря, попытался меня по физиономии съездить, а я его руку отбил левой и не удержался, ответил правой в челюсть. Ну, он на улицу и вывалился, а там уже старшой со вторым разговаривает. Этот «беглый» прямо им под ноги угодил. В пельменной ни тамбура, ни порожка нет, дверь открыл — и на улице. Я еще и слова не успел сказать, как он вскочил и правой рукой из-за голенища нож тянет, длинный такой, кухонный. Тогда я его на крюк поймал — и тут уж нокаут полный. Когда старшой револьвер достал, я и не заметил. Велит: «Забери у него нож и этого обыщи». Пошарил у второго в карманах, ничего нет, а мне Кихтенко подсказывает, чтобы за поясом посмотрел. Я пощупал, чувствую, что-то есть, и короткую железку вытащил, с обеих сторон заточена, у них она фомкой называется. Притащили мы обоих в управление, оставили у дежурного. Кихтенко говорит: «Пойдем к себе». Зашли в кабинет, и он давай с меня стружку снимать. Говорит, уголовный розыск — это не ринг, нельзя здесь кулаками размахивать. Спрашиваю: «А как надо?» — «Нужно было сразу обыскать и нож отобрать без драки. Мы не имеем права в каждом случае пускать в ход оружие, а кулаки тем более. Никогда не забывай, что перед тобой человек, а почему он стал преступником, тут ведь разобраться и понять надо».

Вот такую мне мораль мой старшой выдал. Перед обедом к нам в комнату начальник зашел. Мы с Кихтенко только разговаривать с крестником начали, ну, с тем, кого я нокаутировал. Начальник посмотрел на «бежавшего», усмехнулся. «В следующий раз, говорит, с уголовным розыском без ножей здоровайся, а то мы тут целую роту боксеров к себе на работу взяли» — и подмигнул мне. В общем, повезло мне. — Анатолий на секунду умолк и взял за руку Сашу. — Знаешь, мне мой-то говорил, что выучил его работать твой Фомин.

— А у меня, — начал было Нефедов, но Саша не дал ему договорить.

— Стойте, ребята, так мы задание не выполним. Прежде всего дело.

После чтения документов ребята наперебой стали обсуждать действия преступников.

— Как же так, — возмущался Степан Колесов, — в городе такая банда, а уголовный розыск и в ус не дует! Надо быстрее их ловить.

— Иди лови, — рассмеялся Боровик. — Если, конечно, знаешь, где они скрываются.

— Подождите, ребята! — Чекулаев встал. — Нам ведь не зря велели запомнить их приметы. Я так понимаю, что это на случай, если мы их где-нибудь встретим.

— Ну, знаешь, Женька, такого случая можно ждать сто лет. Я вот что предлагаю. — Боровик оглядел всех. — Давайте их искать. Запомним или лучше запишем, как они выглядят, и начнем везде разыскивать. Не сидят же они все время дома. Ходят по улицам, наверное, бывают в кино, покупают что-то на базаре. Вот где-нибудь и наткнемся. Что мы, зря пришли в уголовный розыск?

— Конечно, в уголовный розыск вы пришли не зря, только зачем же об этом кричать? — В дверях стоял незнакомый человек, и практикантам показалось, что его крупная фигура заняла весь дверной проем. Первым поднялся Чекулаев, за ним все остальные. — Сидите, сидите, ребята. Вот, оказывается, какие вы орлы! Давайте знакомиться: я заместитель начальника уголовного розыска Иван Иванович Попов. Вчера вернулся из командировки, и мне о вас рассказали. Сейчас иду по коридору, слышу шум. Подошел к двери и понял, что здесь военный совет, как в Филях, когда французы на Москву наступали. Так о чем спор?

— Нам поручили изучить дело и запомнить приметы бандитов, — объяснил за всех Боровик. — Мы думаем, что преступников можно узнать в городе по обличью. В перерыв. У нас ведь целых три часа свободных, вот и будем их искать.

— Интересное мероприятие, — улыбнулся Попов. — Только вы уж тогда заодно и лошадей ищите, и санки. А начинать поиски лучше всего после разговора со старшими. Думаю, торопиться вам, ребята, с этим не следует. Говорят, один из вас еще вчера проявил инициативу, пустил кулаки в ход, а драться-то нам не положено. Разве что в случаях крайней необходимости. Есть вопросы? Нет? Ну, привыкайте потихоньку. Да, вот что! Спрашивать не стесняйтесь, если что неясно, у своих старших. Ко мне заходите. — Дружески подмигнув им, заместитель начальника уголовного розыска ушел, и ребята сразу же оживились.

— Видать, подходящий мужик, — решил Боровик. — Но не верит, что мы сможем сами поймать бандитов. Пошли, братцы, пообедаем, а заодно побродим по городу.

Дорохов остался ждать Фомина. Он подошел к окну, открыл форточку и долго рассматривал управленческий двор. Проветрив кабинет, собрал документы и закрыл их в сейф. Все это проделал механически, поглощенный раздумьями. До сих пор все, с кем он сталкивался за свою жизнь, проповедовали уважение к людям, дружбу, доверие и во всех случаях — честность. Ему никогда не приходилось встречаться с людьми, которые могут украсть, ограбить, убить. Такие люди не были ему понятны и рисовались в самых зловещих красках. Правда, в детстве, когда они еще жили в деревне, его пугали одним человеком. Саша помнил небольшого худощавого цыгана с сухой рукой. С виду конокрад, пожалуй, ничем не выделялся. Его любой крепкий пацан мог одолеть. Страх вызывала худая слава, ходившая по пятам за этим мужиком. Говорили, что рука у него отсохла после самосуда. Его зверски били, а он продолжал воровать. Ловили, сажали в тюрьму. Как только выйдет — сразу новые кони. Вот эта непонятная, неодолимая тяга к воровству, к риску вызывала не только недоумение, но и страх. И этот рябой со своими дружками, видно, страшные люди. Неужели нет у них ни совести, ни жалости. Людей убивают. Собаку-то и ту жалко. А эта «почтальонша»? Молодая, красивая — и грабит. Кто они? И зачем только живут такие люди на белом свете?

Его невеселые размышления прервал телефонный звонок. Михаил Николаевич спрашивал, как у Саши дела. Тот доложил, что документы они изучили, записали приметы.

— А сейчас чем недоволен? — Видать, Фомин что-то почувствовал по голосу.

— Да так, Михаил Николаевич, думаю всякое. И опять вы меня с собой не взяли.

— Ничего, Сашок, не горюй. Все у тебя впереди, — устало заверил Фомин.