Наконец, переодев сына, я сажусь в кресло, распахиваю специальную кофту и впервые прижимаю Колю к груди.

Он так забавно чмокает, выставляя язычок, а потом прижимается плотно и…

И я реву. Реву, ощущая, как маленький, но сильный мой сын впервые после рождения так близко ко мне, по-настоящему. За прошедшие дни я привыкла к молокоотсосу, но здесь движения совсем другие, и я слышу его пыхтение, вижу, как он прерывается, чтобы набраться сил и снова с жадностью продолжает есть. В груди словно тысяча электрических проводов и это не больно, нет, просто очень непривычно и странно. И гордо, что вопреки всему, молоко я сохранила, и теперь даю ребенку все самое лучшее, что могу. Что так ему легче и проще набираться сил, а мне быть с ним в тесной уютной близи.

Марк заглядывает через дверной проем, в домашнем, и тут же замечает две мокрые дорожки на моем лице.

— Мира? — вижу, что он готов сразу прийти на помощь, но все хорошо. Я еще не решила, не успела подумать даже, как нам жить вместе, где мне спать. Я не планирую возвращаться в общую кровать, делить ее вместе с ним. Я все последние месяцы рассчитывала только на свои силы, но что делать теперь? Когда Марк рядом, такой заботливый, помнящий все, о чем я просила. Словно мне приснился дурной сон, а на деле — муж такой же, как и был.

Только все это иллюзия, раскол никуда не делся, и восстановить свое доверие я не могу.

— Все в порядке, — отвечаю, — просто он… он ест!

Поднабравшись еще сил, Коленька отпускает сосок, смешно сжав губы, в уголке которых остатки молока. Сгибом пальца я вытираю его ротик, целую в нос и поправляю на себе одежду.

Вот что я точно не рассчитывала — это что с моего удобного кресла не так-то просто встать, когда в руках ребенок, а живот все еще напоминает о том, что я пережила операцию.

— Давай, — Соболевский с готовностью подходит, протягивая обе руки, и я сначала не понимаю: хочет ли он помочь мне встать или взять Колю.

Я думаю ровно две секунды, после чего очень осторожно перекладываю в его большие ладони сына, готового уже вот-вот заснуть.

Лицо Марка меняется.

Он смотрит так внимательно на Колю, и я вижу, как эти двое похожи: цветом волос, носом, губами. Я ощущаю себя ксероксом, который воспроизвел на белый свет уменьшенную копию мужа.

Раньше я бы умилялась этому сходству, ведь именно этого я и хотела: чтобы наши дети были похожи на моего мужа. Красивого, любимого, очень близкого и самого важного человека в моей жизни.

А сейчас от этой схожести сердце рвет на части, я жмурюсь до мошек перед глазами, а потом осторожно поднимаюсь.

— Я буду спать здесь, — не знаю где, может на кресле возле кровати, мы не предполагали в детской спальных мест.

Темные глаза находят мое лицо, я отворачиваюсь к окну, испытывая волнение от его взгляда. Ну же, Марк, отвернись, прекрати смотреть так на меня. Мне проще тебя не любить, когда ты продолжаешь быть тем мерзавцем, что запивал проблемы в компании полуголых доступных девиц и подкупал врача. А здесь я вынуждена каждый раз выстраивать барьеры заново, чтобы не забывать, почему однажды от него сбежала.

— Не нужно. Я перемещусь в гостиную, а кровать Коли перенесу в нашу… — он спотыкается об это слово, — в спальню, чтобы ты могла выспаться и не вставать часто ночью.

Я медленно киваю. Наверное, так будет лучше.

— Ты можешь сходить в душ и поужинать, я покараулю его, — и заметив мои сомнения, добавляет едва слышно, — Мира, я люблю его. Наверное не так, как это умеет мать, но люблю.