Нам приходится нелегко, если мы любим партнера, но больше не можем выносить его беспочвенные обвинения. Хельмут согласился какое-то время пожить отдельно, но если бы лечение прошло успешно и он перестал обвинять супругу в неверности, то они могли бы проводить больше времени вместе.

Через некоторое время Свенья с детьми сняли коттедж в Корнуолле и пригласили туда Хельмута в надежде, что это поможет семье воссоединиться.

К сожалению, мужчина, никого не предупредив, перестал принимать антипсихотические препараты. В Корнуолле во время серьезной ссоры Хельмут снова обвинил верную Свенью в романе с другим мужчиной и зарезал ее на глазах у детей.

Все возможное было сделано. Психиатры не могли приказать Свенье уйти от Хельмута, и его нельзя было удерживать в больнице. Как они могли узнать, что пациент перестал принимать лекарства?

Когда я просматривал записи опроса Хельмута, сделанные в процессе расследования, у меня по спине побежали мурашки. Когда его спросили о чувствах к Свенье, он сказал: «Я так сильно люблю ее. Я люблю ее до смерти».

Вердикт: непреднамеренное убийство, совершенное в состоянии ограниченной вменяемости. Принудительное бессрочное лечение в психиатрической больнице с усиленным наблюдением.

Этот случай испортил мне медовый месяц. Мы поженились несколько недель назад, и на моем дипломе судебного психиатра едва высохли чернила. Когда мне сообщили об убийстве, я собирался лететь в Умбрию, чтобы провести две недели у бассейна в арендованном доме неподалеку от сонного городка Умбертиде.

Я был очень обеспокоен и хотел вернуться в больницу, чтобы принять участие в срочном пересмотре этого дела и понять, что мы могли сделать иначе. На второй неделе поездки в Флорентийском университете прошла конференция «Безумие, наука и общество». Я не планировал туда ехать, но решил, что мне требуется поддержка коллег. Я покинул Умбертиде еще до 06:00, чтобы за сутки преодолеть 268 километров до Тосканы и обратно. Ранее план на день заключался в том, чтобы посетить близлежащий средневековый город, однако я был обеспокоен и чувствовал, что мне необходимо что-то предпринять, чтобы изменить ход событий. Я осознавал, что понесу ответственность, если вовремя не обращу внимание на человека, который в будущем совершит убийство.

Я был лишь одним из нескольких профессионалов, вовлеченных в дело Свеньи (более того, я даже не был лечащим психиатром Хельмута), однако не мог не заниматься самокритикой. Эта однодневная поездка дала мне чувство цели, какими бы тщетными ни были мои попытки повлиять на ход событий задним числом. К сожалению, прошлое изменить нельзя. Смерть может наступить мгновенно, и, думая о Свенье, я гадал, как этого можно было избежать.

У меня не было времени обойти галерею Уффици и прогуляться по площади Синьории, поэтому я упустил возможность насладиться художественной местью женщин жестоким мужчинам. Артемизия Джентилески написала картину, на которой Юдифь обезглавливает тирана Олоферна, а Донателло создал бронзовую скульптурную группу с таким же сюжетом.

Вместо этого я целый день провел на конференции на окраине города. Хорошо помню настоящий итальянский эспрессо в крошечных пластиковых стаканчиках, который был так далек от водянистого кофе, подаваемого на конференциях в Великобритании. Однако я не запомнил ни одного выступления за исключением доклада о вампиризме и ликантропии. По чистой случайности там оказался Брюс, один из младших психиатров бригады, лечившей Хельмута и наблюдавшей за ним. Когда мы заговорили о случившемся, он сразу понял, почему я тревожусь, и поделился со мной последними новостями. Он сказал, что предупреждение Свенье было сделано и задокументировано, что вариант с принудительным лечением рассматривался и так далее.

Хотя я испытал облегчение, узнав, что наши спины прикрыты, это не помогло мне перестать размышлять о страшном исходе. Двухнедельный отпуск все равно был испорчен, несмотря на чудесную солнечную погоду.

Таким образом, дело Хельмута и Свеньи осталось со мной. Судебные психиатры всегда относятся к патологической ревности очень серьезно. Когда о ней становится известно во время опроса, у нас волосы встают дыбом (особенно у меня после дела Хельмута, которое я часто привожу в качестве примера стажерам). Максимальную безопасность обеспечивает лишь географический метод, то есть разведение партнеров на физическое расстояние, например путем госпитализации или судебного запрета на приближение.

Психиатры часто видят случаи, где что-то пошло не так, поскольку пациенты вроде Хельмута в итоге оказываются в психиатрической больнице. Однако раздражает, когда коллеги, не специализирующиеся в нашей области, не воспринимают тревожные сигналы всерьез.

Вскоре после Хельмута меня попросили встретиться с Эндрю, который после проигрыша любимой команды в финале Кубка Англии по футболу напал на свою девушку Сару и поверхностно порезал ей горло. Затем он выбежал на дорогу перед автобусом, который, к счастью, ехал медленно. После этого его и Сару доставили в отделение неотложной помощи одной из лондонских больниц.

Девушка не хотела, чтобы на ее партнера заводили уголовное дело, и местная психиатрическая бригада допустила здесь ошибку. Она уговорила полицию не вмешиваться, заверив ее, что служба психиатрической помощи справится с ситуацией. Как ни парадоксально, именно вовлеченность системы уголовного правосудия привлекает к делу внимание службы психиатрической помощи, потому что возбуждение уголовного дела – это одно из условий вмешательства судебных психиатров. Таким образом, если дело не заводят, случай перестает быть приоритетным, даже если жестокое поведение действительно вызывает беспокойство. Это может показаться странным, но это извечная проблема в психиатрии. Отчасти это связано с тем, что, когда кто-то вроде Эндрю получает психиатрическую помощь, полиция переключается на более важные дела.

Как я уже говорил, за последние 8–9 лет получить доступ к услугам психиатров стало труднее из-за разделения службы психиатрической помощи. Специалисты начинают спорить, кто за что отвечает, еще до того как проведена оценка пациента. Если упустить бред, связанный с психозом, последствия могут быть очень серьезными, вплоть до убийства. Я заметил, что бригады, оказывающие помощь пациентам с обострением психических расстройств (не совершившим преступлений), часто загружены, что у них совсем нет времени на тщательную оценку анамнеза и психического состояния. Национальная служба здравоохранения настолько жестко сокращает число мест в больницах, что иногда кратковременное добровольное пребывание в лечебном учреждении невозможно. Однако даже относительно короткая госпитализация позволила бы провести более тщательную оценку риска.

Это был как раз такой случай. Никто не собрал подробный психиатрический анамнез Эндрю, и с его девушкой Сарой не связались, чтобы узнать, что ранее с ним происходило.

Через несколько недель после инцидента было принято решение о том, что, возможно, было бы неплохо провести судебно-медицинскую оценку риска. Сделать это должен был ваш покорный слуга. Я провел опрос в кабинете без окон, спрятанном в глубине амбулаторного отделения больницы. Эндрю утверждал, что все случилось лишь потому, что он выпил слишком много, и отрицал какую-либо вражду между ним и Сарой, однако юноша показался мне настороженным, а его ответы – уклончивыми.

С его разрешения я позвонил девушке, чтобы получить дополнительную информацию. Меня крайне обеспокоили ее слова о том, что ранее она уже подвергалась жестокому обращению с его стороны. Он обвинял в изменах, стремился ее контролировать и угрожал причинить вред. Она заверила меня, что никаких оснований для обвинений в неверности не было. Пострадавшая была сыта по горло, и ей хотелось решить эту проблему.