По поводу нападения на Ширин Нур он сказал: «Не знаю. Помню лишь то, как меня ударили по голове поводком-рулеткой для собаки. У меня была большая ссадина на голове, и из носа шла кровь. По-моему, я прыгнул на птицу. У меня разрозненные воспоминания… Помню, что ботинки были в грязи».

Вот что он сказал о других нападениях: «Не помню, но я позвал каких-то ребят и отдал им свое серебряное кольцо с черепом и скрещенными костями».

О Кьяре Леонетти он сказал: «Думаю, она выходила из автобуса, когда я столкнулся с ней. Мы разговаривали и все такое, но я был не в себе. Я решил, что мы займемся любовью. Она стала перелезать через забор, но либо сама упала, либо я ее стащил. Не помню. Мы бежали между деревьями, а затем она ударила меня камнем по голове».

Он засмеялся и продолжил: «Помню, что у меня руки и джинсы были в крови. Я ударил ее камнем, и она, кажется, что-то начала лепетать. Она сказала что-то о ВИЧ. Да, она сказала: “У меня ВИЧ”. Не знаю, я был пьян, но холоден и расслаблен». Он снова засмеялся и сказал: «Помню, как я пришел домой, разделся и лег спать».

Его рассказ, явно сильно искаженный, дал мне представление о том, что, вероятно, произошло. Похоже, он «отрепетировал» свое нападение ранее тем же днем, прежде чем встретить Кьяру. Она столкнулась с этой человеческой бомбой замедленного действия, ни о чем не подозревая и имея слишком мало времени на то, чтобы среагировать. На той пустынной лесной тропе она, без сомнения, сопротивлялась его домогательствам. Девушка отчаянно пыталась отбиться от него, но он неосознанно готовился к этому нападению несколько дней. Уотсон чувствовал себя отверженным и униженным, и его совсем не сдерживала совесть, судя по полному отсутствию эмпатии.

Мне пришлось спросить об изнасиловании, и он, вопреки здравому смыслу, попытался все выставить как половой акт по обоюдному согласию. «Не знаю, насколько это было хорошо, потому что я был не в себе, – сказал он. – Помню, что я целовал ее, и мы, вероятно, упали».

С ужасающим преуменьшением Уотсон сказал, что, «вероятно», засунул пальцы ей во влагалище.

Несмотря на искажение некоторых фактов, все сказанное им в целом совпадало с тем, что на самом деле произошло, однако преуменьшение зверского поведения многое говорило о нем.

Но что насчет неуклюжей попытки спрятать тело?

«Когда это случилось, я пошел в паб в Бексли, – сказал он. – Помню, я достал немного крэка».

Затем он вернулся на то место, где «произошло то, что произошло».

«Я хотел посмотреть, была ли она все еще там, поэтому вернулся, – сказал Уотсон. – Я уверен, что пытался вдуть воздух ей в легкие. Помню, как закидал ее листьями и ветками. Не знаю, была ли у нее стопа. Не помню, что я сказал об этом полиции».

По словам преступника, когда его арестовали в Суонли через два дня, он многое сказал полиции, в том числе признался, что «был не в себе».

В ответ на свидетельские показания против него он сказал: «Я видел ее фотографии. Мне жаль бедняжку. Я многого не помню.

То, что произошло, ужасно, но я не чувствую ни боли, ни сожаления. Я не думаю об этом и не испытываю никаких эмоций.

К сожалению, мне не хочется плакать.

В целом мне плевать.

У меня все нормально. Я ничего не чувствую к той девушке. Мое сердце не обливается кровью. Мой сокамерник тоже отбывает срок за убийство. У него бывают бэкфлеши[21], но я сплю нормально».

Сидя там, я думал о нацистском военном преступнике Адольфе Эйхмане и о том, как писательница Ханна Арендт использовала фразу «банальность зла», чтобы описать его поведение на суде. Имела ли она в виду именно это?

«У меня обрывочные воспоминания, – сказал Уотсон во время опроса. – Я испытываю смешанные чувства.