Я решил, что разъезжать на угнанном мотоцикле — дурная идея, и оставил его у автомеханика, которого несколько лет назад не дал откепать в Кабуки-тё. Он был более чем счастлив отремонтировать мне байк и к тому же бесплатно отрегулировал карбюратор, хотя, кажется, слегка озадачился, когда я попросил доставить мотоцикл к дому этого Аки. Но у него хватило ума не задавать лишних вопросов. Моему кливлендскому бухгалтеру бы такую сообразительность.
Я поймал такси. Водитель попался разговорчивый, и мне оставалось лишь притвориться спящим. Взрослый человек, а прикидывается, как опоссум. Порой интересно, далеко ли ушли друг от друга наши биологические виды.
Дремать мне не давал грузовик общества «Цугури» с громкоговорителем, откуда нам в задний бампер летели нелепые лозунги. Грузовиков у «Цугури», видимо, больше, чем у японского Управления национальной обороны, — факт, который стоит поминать, когда речь заходит о необходимости помочь автономным армиям Японии и запугать весь континент.
Притворяясь дохлым, я пытался отключить шумы и подумать о Квайдане.
Встреча вышла поучительная. Я еще разубедился: главари банд — плохой пример для молодежи, и я со своей стороны постараюсь, чтобы СМИ перестали их прославлять. Я содрогаюсь, вспоминая, как сам в юности восхищался преступным миром.
Помимо чудачества, никакой харизмы у Квайдана не было. Он был лишен бесшабашного шарма и привлекательности киношных киллеров. Но и особого бессердечия в нем не наблюдалось. Как и отрешенности безнадежного мизантропа, нечеловеческого взгляда хищника, апатичной угрозы Обычный старый бизнесмен, чья эксцентричность местами граничит с паранойей.
Но я чувствовал, что Квайдан не так прост, как прикидывается. Дрессированная собака, татуировка и вертолеты — элементы расчетливой аффектации, хитрый ложный маневр Вопросы о Сато и его гениальности должны были сбить меня с толку. Будто Квайдан прикидывался эксцентриком, чтобы скрыть свою расчетливость. В таком случае он очень опасен.
Может, я порой слишком все усложняю? А вдруг я
Я сидел на трибуне, и в голове у меня вертелась одна мысль, точно Джейк Ла Мотта,[51] припертый к канатам.
Турнир почти закончился, а сюжета у меня по-прежнему нет. Не то чтобы их вообще не попадалось. Когда вокруг полно молодых инвалидов-бойцов мирового класса, материал для статьи найдется. Я легко мог набросать очерк о любом одаренном тинэйджере и о том, как такие ребята преодолевают трудности. Показать, сколько в нем мужества и решимости, с пафосом призвать всех нас брать с него пример. Все так, но подобное может написать любой репортер. Я — птица более высокого полета.
Должен признать, что на сей раз у меня и сердце к этому не лежало. Все теперь было иначе. У Сары, кажется, не просто очередной зубоврачебный приход. Я это понял по ее голосу и молчанию. Кроме наркоты в ее башке еще что-то крутится.
Сато мертв. Гейша в бегах. Меня преследует какая-то непонятная религиозная организация. Якудза угрожают и назначают сроки. Может, и впрямь существуют дела поважнее очередного чемпионата по боевым искусствам среди молодых инвалидов.
Без особого интереса я посмотрел пару четвертьфинальных боев по спаррингу среди женщин с тремя конечностями. Восторгаться особо нечем. Я уже знал, кто выйдет в финал. Йоко Ториката — точно, и еще была одна девочка с Кюсю — та самая, которую, по-моему, тайно тренировал легендарный Учитель Ядо.
Девочка с Кюсю была кореянкой из Японии по имени Юн Сук Ку. В тот день я смотрел, как она живо разобралась с хорошенькой девчушкой, которая потеряла ногу на мине красных кхмеров, — событие, приравниваемое к обряду детской инициации в некоторых горемычных камбоджийских деревнях. Мне этого показа хватило, чтобы понять: таким стремительным точным движениям, сочетанию силы и утонченности, мог научить только один человек на этой земле.
Но шансов встретиться с Учителем Ядо в этом году было мало. Тут нужен первоклассный репортер-ас и круглосуточная работа. Я был лучшим, но обстоятельства сильнее меня.
Я не мог сидеть и смотреть бои юниоров, высматривая, не мелькнет ли где Учитель Ядо. Тем более сейчас, когда Квайдан требует за неделю найти ему Флердоранж. Что-то мне подсказывало, что Квайдан — не мой редактор в Огайо, и ничего мне прощать не будет.
Мне тяжело было покидать турнир и его триумфы. Я был вынужден честно оценить себя. В прошлом я был функциональным гейшеголиком. Я никогда не позволял личным интересам вмешиваться в развитие сюжета. Но сейчас я терял контроль над ситуацией. Я понимал, что, сворачивая на время репортерские дела, я совершаю непростительное преступление против читающей публики. Но в этом году мне как-то не до боевых искусств.
Уходя с турнира, я надеялся, что уже достиг дна, как выражаются наркоманы, — отсюда начинается программа исцеления. Но я понимал, что этим дело не ограничится. Дальше будет хуже.
Уже на выходе я столкнулся со съемочной группой «Эн-эйч-кей», которая разгружала оборудование. Решив разузнать о внезапной смене статуса Набико, я подошел к режиссеру Тонде. Он что-то писал на планшете и был по обыкновению расстроен.
— Здравствуйте, — сказал я, выжав из себя любезность.