Передних зубов у него было мало. И снизу, и сверху. А те, что еще были, цвет имели и желтый, и коричневый, и черный. Губы его были слюнявы. Вроде и говорил он вежливые слова, но в голосе его слышалась явная грубость.

— Я ищу книготорговца Уддо Люббеля, — сказала Агнес со всей добротой, что имела.

Человек сразу переменился, как будто ждал, чтобы сбросить маску вежливости, он вмиг стал невежлив, стал говорить ей «ты»:

— Ты нашла его, — он поглядел на нее, а потом на Уту. — Эта с тобой?

— Со мной, — спокойно отвечала Агнес.

— Не стой на улице, нечего тешить зевак, заходи и эту свою… заводи.

Ута, в другой раз бы и испугалась такого человека и его мрачного дома, но пожив с Агнес она была уже не так пуглива, и когда госпожа сделала ей знак идти первой, она, ничуть не смутившись, вошла в дом. Агнес шагнула через порог за ней, на всякий случай, нащупав свой великолепный кинжал в рукаве платья.

Дверь крепкая закрылась, звякнул замок, затем ударил засов. Ключ книготорговец спрятал в одежде и ухмыльнулся, думая, что его ухмылку в темноте Агнес не увидит. Теперь не выйти, не войти.

Было тут темно. Лампу Уддо Люббель прикрыл рукой:

— Сюда, за мной идите, к лестнице, тут я, — шепелявил он.

Неспроста лампу прикрывал. Прятал от глаз гостей что-то. Но девушке лампы не нужны, как и кошке, она все видела. Вокруг, вдоль стен, на столах, были горы хлама: тряпье, бочки, ведра, ломаная мебель и дрова. А у одной стены ничего такого, зато в стену вбиты два железных кольца. Агнес совсем не удивилась бы, если бы здесь, в этом мусоре, нашлись бы цепи и кандалы. А еще тут воняло отхожим местом, словно хозяин тут нужник устроил.

Хорошо, что он не задержал их тут, а повел наверх. А наверху было значительно уютнее и не так сыро. Печь еще теплой была. На ней кастрюля с каким-то варевом. Да и не воняло тут испражнениями.

Здесь книготорговец подошел к ней и стал так близко, как будто собирался ее обнюхать, осматривал ее с интересом, смотрел на ее волосы и говорил при этом с вызовом и грубостью:

— Ну? И кто ты?

На мгновение девушка растерялась, давно с ней так никто не разговаривал, а после ответила чуть сбивчиво:

— Я Вильма фон Резенротт.

Глаза книготорговца были холодными, он скривился и произнес:

— Резенротт, Резенкротт, хватит мне врать! Я брехню за милю чувствую. Коли не хочешь называться, так совсем не называйся, но не ври мне. Но имей ввиду — я знаю, кто ты и знаю зачем ты пришла.

Тут уж Агнес окончательно пришла в себя от первой растерянности.

Лицо ее стало холодным, под стать лицу Люббеля. Хоть и был он на голову выше нее, хоть и смотрела она на него снизу вверх, это ничего не значило.