Птичье сердце — неровно, истерично и припадочно колотилось и ухало, казалось уже где-то в районе гортани. Так, что дышать почти не давало. Птица задыхалась.

Неимоверно испуганная, она уже не летела над пустынным полем так стремительно, как поначалу. Легко — как во сне, касаясь поверхности одними носками своих ядовитых кроссовок. А монотонно и устало, по-бабьи неуклюже — грузно топала полной стопой по скользкой, накануне раскисшей, но за ночь подмерзшей земле. Переставляя все сильнее тяжелеющие ноги из самых-самых последних сил. Держалась лишь на упрямстве, отвращении к тому, что должно будет произойти, когда она остановится; и страхе перед этим предстоящим. Отвратным и вызывающим тоскливую тошноту. Мерзким и похоже, всё-таки неизбежным.

Птица понимала и чувствовала, что сил её девичьих осталось совсем-совсем мало. Ну, может, ноги и прошлепают еще сотню — другую шагов, пока уже окончательно не нальются вязким, горячим и тяжелым свинцом. И судорожно окаменеют до самых бедер. И вот тогда уже точно — всё!

Бросить Пашку? Что они ему-то сделают, в конце концов?

Нет! Брата она не бросит. Пусть лучше они вместе рядышком умрут — чем он один в этом поле останется. Неприкаянно в грязи бродить, падать и ползать на четвереньках. Хнычуще и непонимающе елозить вокруг её неживого тела. А если эти её с собой захотят забрать? Может, тогда и Пашку согласятся взять? Да ну! На кой им такая обуза в виде то и дело раздражающе плачущего и капризничающего ребенка? Куда проще за ноги и головенкой о землю мерзлую. Внезапно возникшая в воображении картина обожгла и подстегнула. Как горячим кнутом прошлась по взмокшим ляжкам и икрам. Птица поддала. Только бы не подскользнуться! Кислотные кроссы чуть чаще замелькали на периферии загнанно мечущегося вниз-вперед взгляда…

Сука! Ну, вот надо же было этому клятому солнцу — именно сегодня спозаранку решиться воссиять в полную силу! Из-за его амбиций и детского желания немедленно самоутвердится — здесь и сейчас, исход происходящей «гонки с преследованием» был заранее предрешен. Жидкий, рваный и клочковатый, но всё ещё не до конца рассеявшийся туман — вчистую проигрывал солнцу и при всем желании уже ничем не мог помочь Птице. Силы тумана, как и силы Птицы — тоже были на исходе. Всего пару часов назад, он легко укрыл бы её. Укутал в сырую промозглую непроглядность и дал затеряться в своих широко раскинувшихся крыльях. Увы, но все что осталось от его сумеречной мощи сейчас — лишь рваные и слепые, уродливо бельмастые пятна. Да и те таяли прямо на глазах. Туман торопливо уходил, оставляя Птицу в полной власти этого кошмарного апрельского утра. Словно в насмешку — солнечного и яркого. Ей осталось надеяться только на себя и на чудо.

Со стороны дач, явно самоутверждаясь, скрежещуще и издевательски каркнула ворона.

Похоже, хеппи-энда в этой истории точно предусмотрено не было.

… - Стоять, Зорька! Все равно ведь догоним! Только помрешь уставшей! — прерывистый и сильно запыхавшийся, но беспредельно уверенный глумливо — насмешливый голос, настиг как аркан. Леденящим холодом хлестнув по позвоночнику прямо меж мокрыми и неимоверно усталыми разгоряченными лопатками.

Начиная уже окончательно задыхаться и захлебываться как тонущая, Птица ясно и безоговорочно осознала, что ей не убежать. Что эти несколько десятков метров, скорее всего, станут последними преодоленными ею в этом мире. Впрочем, она почти и не сомневалась в подобном исходе с самого начала. Со старта своего отчаянного и суматошно — бессмысленного рывка в сторону березовой рощицы, обозначающей окраину их пригородного поселка. Дальше — сразу за этим прозрачным — еще безлистным, куцым негустым околком, широко раскинулись садоводческие товарищества с их разномастными домишками — избушками, заборами из рабицы и штакетника, баньками и кривыми сараюхами из горбыля. Если бы только она успела добраться до этих дач, то возможно какой-то небольшой шанс уйти от преследователей у неё бы и появился. Ну, или хотя бы возникла теоретическая возможность попетлять, затеряться и спрятаться от этих двух жутких упырей — азартно и запаренно, натужно сопящих сейчас за её спиной уже почти совсем рядом. Да и туман помог бы. Укрыл её. Но туман отступил, предав Птицу. Да и весь этот проклятый мир предал её. Впрочем, какое дело огромному миру до суматошно бегущей по грязному полю одинокой девчонки с полуторогодовалым ребенком на трясущихся от усталости руках? У мира есть проблемы поглобальнее. Куда более важные, чем судьбы каких-то песчинок.

Будь Птица одна — она без сомнения, легко бы ушла от этих уродов с перекошенными сивухой и похотью багровыми мордами. Ушла бы — даже без помощи тумана и в чистом поле. Со спортивной подготовкой у нее все норм. Более чем прилично. Не этим пропитым задохликам её догонять. Но с двенадцатикилограммовым Пашкой на руках — было без вариантов. И она только что это вполне отчетливо и окончательно поняла. Но не приняла. Взгляд Птицы еще более суматошно заметался по окружающему, ища за что-бы зацепиться. Деревяшку поувесистее, железяку какую или камень побольше… Полный ноль. Совсем ничего. Птица была бойцом по-жизни, хотя сама об этом еще даже не догадывалась. Да и вообще не задумывалась о подобном никогда. На кой? Жила себе в свои прекрасные легкомысленные шестнадцать и жила, почти как и все её ровесницы. «Почти как все» — потому что Птица, все ж таки эффектно и чаще всего, даже помимо воли, выделялась из общей массы практически в любой компании, где бы не появлялась. Внешностью и врожденной грацией.

Птица была очень красивой и очень заметной девушкой. Ну, вот уродилась такой! Что ж теперь — идти топиться что ли?

Ловкая, длинноногая, стройная и спортивная. Статная. Да еще и очень не глупая. И с характером.

Узкое чистое лицо юной княжны, огромные бездонные синие глазищи под тонкими, красиво изогнутыми бровями, изящный носик и волнующе припухшие безо всяких там иньекций, губы. И волосы. Светло-каштановые, насыщенные, густющие, блестящие, по локоть — хоть в рекламный ролик. А уж когда распустит, да тряхнет!

Само собой — «первая красавица» на своем пригородном поселке. Девочка с глазами фиалками! Принцесса! Потенциальная королевна! Все девчонки ей завидовали. Кто-то втихую, кто-то в открытую. Даже «взрослые» девахи, уже что называется «в самом соку», видя в этой малолетке в перспективе — однозначно, очень опасную соперницу, регулярно «наезжали» на Птицу под тем или иным предлогом. Еще с её пятнадцати. Но помимо прочего — Птица была девочка умная и лишних поводов для «наездов» никому старалась не давать. Корону на голове у нее никто никогда не замечал. Ибо не было её там. Разве что дома у зеркала, без свидетелей — Ленка её иной раз примеряла. Чисто теоретически. Но что, кого-то из завистников, когда-нибудь это останавливало? Ленку даже били пару раз. Совсем не сильно — чисто для определения её места в поселковой девичьей иерархии и из потребности самоутверждения менее смазливых самок. В общем-то — били абсолютно без повода с её стороны. Нет, повод-то как раз имелся железобетонный — все та же её красота. Но не поведение — ибо Птица была совершенно некичлива, незаносчива, доброжелательна и вполне себе скромна и непонтовита. А от дивной красоты своей — видела пока еще в основном, только проблемы. Хотя уже постепенно и начинала осознавать её силу. Ну, и глубину досадливой злости многих окружающих постигала заодно.

Жиза!