…По возвращении в Луганск я передал товарищам содержание моей беседы с Ильичем и свои впечатления. Они вполне прониклись серьезностью изложенных мною доводов и всецело присоединились к оценке положения, данной т. Лениным. Совет его был полностью принят нами к руководству, и мы еще энергичнее принялись за работу… По-прежнему она велась под основным нашим лозунгом — через восстание пролетариата к полной победе социальной революции…»[115]
Нас обрадовали и воодушевили конкретные ленинские советы. Они вдохнули в деятельность Луганской социал-демократической организации новые силы, дали нам ясные перспективы борьбы, мобилизовали нас на неутомимую работу в массах — среди рабочих, крестьян, солдат.
Обо всем этом, по всей вероятности, стало известно в департаменте полиции, и именно этот момент был избран царским правительством для расправы с руководящим ядром луганских рабочих. В ноябре 1906 года в Луганск прибыла выездная сессия Харьковской судебной палаты для проведения суда надо мной, Вольфом, Чемеровским и другими организаторами июльской забастовки 1905 года на заводе Гартмана. Нас это не застало врасплох, и мы смело пошли на суд, чувствуя твердую поддержку всех луганских пролетариев.
В день начала процесса тысячи рабочих завода Гартмана и других луганских предприятий прекратили работу и вышли на улицу. К зданию, где намечено слушание нашего «уголовного» дела, собрались огромные массы народа. Судебная сессия оказалась как бы в западне.
Меня и других подсудимых ввели в зал заседаний суда, и мы увидели тревогу и растерянность у всех, кто находился в этом зале, — и у судебных чиновников, и у охраны, и у тех «именитых» горожан, которые были допущены на процесс. Чувствовалось по всему, что они охвачены паникой и едва скрывают обуявший их страх перед теми тысячами, которые молча ждали на улице начала процесса.
Раздалось: «Встать, суд идет!» Все встали; из боковой комнаты к стоявшему на возвышении столу прошли председатель суда и члены выездной сессии. На них не было лица. Бледные, с бегающими глазами, они с тревогой поглядывали на окна.
Председатель суда, не сказав ни слова, стал перебирать бумаги на столе. Нам показалось даже, что орден на его груди — какая-то серебристая звезда — мелко дрожал. Наконец неуверенным голосом он объявил:
— Судебное заседание объявляю открытым. Прошу членов суда удалиться на совещание.
Через несколько минут судьи вновь заняли свои места, и председатель сообщил, что суд постановил слушание объявленного дела отложить и перенести его рассмотрение на другую сессию.
Это решение стало моментально известно на улице. Там его встретили с ликованием. Нас, подсудимых, приветствовали громкими криками. С пением революционных песен мы победителями прошли по улицам Луганска.
Так рабочие Луганска, мои верные товарищи и боевые соратники по революционной борьбе, второй раз избавили меня от царской тюрьмы.
В донесении славяносербского окружного исправника генерал-губернатору Южно-Горно-Заводского района обо всем этом говорилось следующее:
«На 29 сего ноября в г. Луганске было назначено к слушанию выездной сессией Харьковской судебной палаты с участием сословных представителей дело по обвинению рабочих завода Гартмана Ворошилова и других в вооруженном сопротивлении полиции при забастовке 8 июля 1905 года, вследствие чего все рабочие названного завода утром означенного числа прекратили работы, дабы тем выразить протест против суда над товарищами»[116].
На этом рапорте генерал-губернатор начертал:
«Полковнику Кузинцеву: следует иметь за заводом Гартмана особое наблюдение, поскольку это уже не первое донесение о не совсем приятном настроении рабочих. Нет ли там особой организации? Какой состав организации?»
Вполне понятно, что мы ничего не знали об этой переписке. Но наша большевистская организация, о существовании которой лишь догадывался царский сатрап, не только успешно действовала, но и все более закалялась в революционной борьбе.
ВТОРАЯ ПОЕЗДКА В ФИНЛЯНДИЮ
Складывавшиеся обстоятельства убеждали нас в необходимости быть готовыми к разного рода провокациям со стороны власти. Мы не чувствовали себя вполне подготовленными к этому: по-прежнему у нас было плохо с оружием. Посоветовались и решили снова отправиться в Финляндию.
Я стал тщательно продумывать план новой поездки. Прежде всего надо было позаботиться о надежной базе в Петербурге, где можно было бы прятать оружие.
По приезде в столицу Г. И. Левин (он в то время работал в Петербурге) свел меня с большевиком Казаковым, членом военной большевистской организации, существовавшей тогда при Центральном Комитете (была ли то его настоящая фамилия или партийная кличка, я не знаю до сих пор). Он предложил использовать в качестве базы для хранения оружия особняк одного из петроградских архитекторов, фамилию которого я уже забыл. По его словам, жена архитектора была революционно настроенной женщиной и уже оказала большевикам немало различных услуг.