В селе Смоляниново Старобельского уезда отец определился чернорабочим в имении богатого помещика — генерала Суханова. Помещик жил в Петербурге и редко наезжал в свое имение. И без него жизнь здесь шла своим чередом: батраки-поденщики и постоянные рабочие гнули спину на полях, пасли коров и большие отары овец (это был все наемный люд, но местные жители, видимо по старой дореформенной привычке, называли их дворовыми, а иногда и того хлеще — дворянами). А когда являлся «сам», тут все преображалось. Задолго до приезда генерала все в доме мыли, расчищались и подметались дорожки в большом барском саду с тремя прудами и многими беседками.
Мы, детвора, хорошо знали эти места, куда не раз в отсутствие хозяев забирались для своих детских игр. В тенистых аллеях парка было особенно хорошо. Хотелось побегать, пошалить, но страх перед сторожами и садовниками не давал сделать этого.
Генерал Суханов жил на широкую ногу. Он имел роскошные конюшни, хороших верховых лошадей, был большим любителем охоты. Его выезды в лес к местам охоты обставлялись с большой торжественностью. Группа охотников во главе с хозяином выезжала кавалькадой, их сопровождали большие свиты слуг, своры собак и специальная команда егерей-музыкантов.
Эти охоты-увеселения продолжались целыми днями и чаще всего заканчивались вечером большими балами, проходившими в барском саду-парке. К этому времени сюда приезжали гости из разных мест, звучала музыка, кружились в танцах разодетые господа и дамы.
Мы, «дворовые» дети, наблюдали все это из укромных мест в гуще садовых кустарников и через ограду. Слушая игру оркестра, обменивались восторженными замечаниями. Может быть, эти первые впечатления детства и заложили в мою душу любовь к музыке, которой я верен и поныне.
Вспоминается одна встреча с людьми из этого далекого от нас барского мира. Было это в тихий и погожий летний день. Моя мать, работавшая тогда в имении генерала, вела меня как-то по барскому саду. Я был еще очень мал, и она часто брала меня на руки. В это время нам встретились две господские барышни. Они были очень веселы и стали расхваливать меня:
— Какой здоровый, крепкий мальчик!
Потом одна из барышень спросила матушку:
— А как тебя зовут?
— Мария, — ответила мать, смущенно улыбаясь.
— Какое простое и хорошее русское имя — Маша, — сказала одна из девушек.
А другая добавила:
— Пойдемте с нами.
Помнится, мы поднялись на второй или даже на третий этаж господского дома. Все, мимо чего мы проходили, поражало своим великолепием: ковры, красивые занавески, блестящие канделябры. Особенно живописно было в комнате барышень. На их кроватях были яркие покрывала, груды подушек. Пахло духами. Все было для нас необычно, поразительно красиво. Мы боялись сделать лишний шаг, чтобы не задеть за что-либо нашей простой и грубой одеждой.
Видимо, мы попали барышням на глаза под хорошее настроение. Они угостили нас конфетами, пряниками. Кое-что завернули еще в бумагу — с собой. И мы ушли.
Посещение барского дома надолго сохранилось в памяти. Это и понятно: ведь все, что мы увидели там, было резким контрастом по сравнению с тем, что каждый день окружало нас. Особенно больно все это напомнило о себе вскоре после того, как мы переехали в село Васильевка Славяносербского уезда Екатеринославской губернии. Здесь мы поселились в землянке с глиняным полом и крохотным оконцем, в которое едва пробивался свет.
Из этой поры раннего детства в памяти сохранилось два события.
Одно из них связано с ребячьей шалостью. Как-то в землянке мы затеяли игру не то в жмурки, не то в пятнашки. И когда одна из сестер хотела схватить меня, я попытался увернуться и резко кинулся в сторону. Споткнувшись, я упал и при этом очень сильно ударился лбом об угол плиты. Все мое лицо залила кровь, и мы едва уняли ее. Рана вскоре зажила, но на лбу у меня на всю жизнь осталась отметина — небольшой шрам. В дальнейшем, когда я уже вступил на путь революционной борьбы, по этому шраму старались опознать меня сыщики и полиция.
Другое памятное событие тех лет — болезнь и смерть самой младшей и горячо любимой всей семьей моей сестренки Сони. Не знаю почему, но оспа, вспыхнувшая тогда в уезде, свалила в нашей хатенке только ее, хотя ни у кого из членов нашей семьи не было противооспенной прививки.
Соня болела долго и мучительно. Ни о какой врачебной помощи и лекарствах мы, конечно, не могли и помышлять, только горестно сокрушались, глядя на больную. Она металась в жару, таяла на глазах, часто стонала и что-то неслышно бормотала пересохшими губами. В такие минуты мы всячески старались облегчить ее страдания. Но что мы могли сделать? Потеплее укрыть, поднести лишнюю кружку воды — вот и вся наша помощь несчастной.