— Знаю.

— Никогда служанки Девы не плавали по морю.

— Это отказ?

— Тот, кто жаждет выгоды, — почти по слогам произнесла я, — не должен ждать немедленного ответа. Я должна подумать.

— Верно. Но прими во внимание, Военный Вождь, — мореходный сезон близится к концу. Еще раз сменится луна — и задуют зимние ветра, губящие все корабли, даже критские. Так что не размышляй, ради Богини, слишком долго.

— В любом случае я не собираюсь думать до новолуния, Акмон-критянин. Мы поговорим завтра.

— Всех благ Военному Вождю.

— Во славу Богини.

Он исчез в темноте. Стало ясно, что такое ему не в диковинку. Мы же вернулись к костру. И. я произнесла одно слово:

— Совет.

Все повернулись ко мне, и, пока я рассказывала о предложении Акмона, взгляды не отрывались от меня.

О трех советницах я уже поведала, теперь, очевидно, следует описать остальных.

Кирена была широка костью и обильна телом, по виду — добродушная толстуха, не знающая, за какой конец держать меч. На деле же она была лучшей фехтовальщицей в Боевом Совете и, когда надо было, не ходила, а скользила. Что же до добродушия… Но об этом после. Волосы у нее были цвета пакли, и она их коротко стригла, хотя у нас это не в обычае.

Никта была примерно моя ровесница, с очень смуглой кожей, ярко-зелеными глазами и черными прямыми волосами. Никто не умел так верно рассчитать и нанести удар, как она — во всех отношениях. Для Рассказчицы историй не было и лучшей слушательницы.

Аэлло, с нежным, и одновременно словно из камня выточенным лицом, была подвержена безумию боя, как и Пентезилея. Но если Пентезилея умела мыслить и другими категориями, Аэлло жила только войной. Ни посещения храмов, ни древние повести, ни вино, ни любовная близость не вызывали в ней никакого трепета. Были люди — мужчины и женщины — которые не желали в это поверить. Мне их жаль.

Киана чем-то походила на меня, вероятно, была тех же кровей — широкоскулая, широколобая, с узкими глазами и ртом. Только волосы у нее были не светлые, как у меня, а рыжие, даже медно-красные. Она умела не просто драться, но предводительствовать боем, и делала это хорошо. Была она холодной насмешницей, и во мне ценила, кажется, не столько Военного Вождя, сколько Рассказчицу историй.

Мелайна была выше всех ростом, горбоносая и курчавая. Рядом с ней даже Хтония могла показаться многословной. И, как большинство молчаливых людей, она была непредсказуемо и опасно вспыльчива. У нее имелось два больших достоинства: великолепная память — с ней не надо было никакой карты, и непревзойденное умение побеждать в тайном бою Темискиры без оружия.

У Анайи тоже был Дар — разговаривать с большинством бессловесных тварей Богини, в особенности с лошадьми. Что до внешности, торчащими, как иглы у ежа, жесткими волосами, тупым носом и большими круглыми глазами, всегда полуприкрытыми тяжелыми веками.

И пока я говорила, то знала, о чем они думают — о главном доводе, который Акмон опустил. Сознательно, конечно. Он же не дурак. Не показывай злой собаке палку, если не хочешь, чтоб та зарычала.

Фракия! Через нее к Трое мы прошли, как нож сквозь масло. Нас даже принимали в царской крепости Эносс. Обратный путь будет иным. Может, там новости распространяются не так быстро, как на побережье, но то, что мы разорвали союз с Троей, все же станет известно. А фракийский Полиместор — к тому же еще и свойственник Приама, женат на одной его многочисленных то ли дочерей, то ли племянниц. И если с его предшественником Ээтионом еще можно было иметь дело, то от Полиместора можно ждать любой подлости. Ради самомалейшей выгоды продаст ахейцев троянцам, а троянцев — ахейцам, а тех и других оптом — хоть в Черную Землю. Причем, будучи дураком, прогадает на любой сделке. Во всяком случае, теперь у него есть формальный повод напасть на нас, а все прежние разговоры о единой вере — пустое сотрясение воздуха. Через Фракию придется пробиваться с боями, искать обходные пути не позволяет воинская честь. Вот в чем было дело, а вовсе не в Акмоне с его выгодными сделками. И я сказала: