Безмен нервно захихикал. Косой, не проронив ни слова, вытащил пистолет, загнал в рукоятку обойму и передернул затвор. Машина сорвалась с места, промчалась вдоль улицы, сделала несколько поворотов и, пролетев три сотни метров по прямой, уткнулась в тупик. Безмен, тормознув, вытащил атлас, снова нашел нужную страницу:

– А на карте указано, что тут проезд открыт. Мать их, уроды. Даже знака не поставили. За такие дела убивать надо.

Петрушин и Радченко устроились на скамейке перед почтой. Петрушин прикурил сигарету и сказал:

– Блин, до сих пор не верится, что выбрался из этого дерьма. Ну, почти выбрался.

– Теперь, считай, все плохое позади.

Солнце припекало. Радченко снял с себя брезентовую куртку, во внутреннем кармане которой лежал пистолет. Свернув ее, положил рядом.

– До сих пор не могу врубиться, как тебе удалось пережить зиму на лиманах, – сказал он. – Там и летом – не праздник. А уж зимой, когда озера и болота замерзают, а вокруг нет ни единой души. Это просто мрак.

– Всю осень и зиму я спокойно жил в доме своей старой подруги Вальки Узюмовой, – ответил Петрушин. – Когда вместо меня пристрелили моего кореша по зоне, я и не думал уезжать из города. Надо было отсидеться в Краснодаре, потому что там легче прятаться. Я пошел к Узюмовой, попросил ее забыть все старые обиды. Она немного поплакала и пустила меня. За все эти месяцы менты приходили к ней только однажды. Ни обыска, ни допроса. Записали ее показания: так и так, расстались с Петрушиным, потому что он меня разлюбил. Менты спросили, откуда в доме мужская одежда. Валька сказала, что со дня на день ждет возвращения из тюрьмы своего законного супруга. И менты ушли. А я сидел в погребе и слушал их разговоры. Кстати, я особо и не прятался. Случалось, в магазин ходил, на рынок.

– К Узюмовой я заходил, – сказал Радченко. – Там меня встретила злая собака, а какой-то амбал хотел открутить мне башку. А Валька сказала, что тебя давно закопали.

– А что она должна была сказать при муже? – усмехнулся Петрушин. – Что гуляла, пока он на зоне комаров кормил. Я бы прожил у нее и весну и лето. Но деньги стали заканчиваться. Я ломал голову, у кого одолжиться. Но мои знакомые по Краснодару – люди не самые богатые. И тогда я позвонил одному дельному мужику Игорю Перцеву. Большой поклонник моей сестры. Ольга три раза была с ним в Краснодаре, останавливались в одном частном доме, чтобы никто не знал, что в городе известная певица. Они с Перцевым устраивали себе что-то вроде медового месяца, ну, по сокращенной программе. А я ужинал с ними чуть ли не каждый вечер. Так вот, этот мужик купил у меня несколько картин и рисунков. Говорил, что я большой талант и всякое такое.

– И ты позвонил ему?

– Точно, – кивнул Петрушин. – Позвонил и коротко обрисовал ситуацию. Попросил выслать денег на имя Узюмовой. Ну, вроде как в долг. И еще попросил ничего не говорить сестре о моем чудесном воскрешении. Иначе она примчится в Краснодар, наделает шума. А на меня наденут браслеты и засунут в тюрьму. Он ответил, что через неделю сам будет в Краснодаре: в наших краях у него какие-то дела. Перцев записал адрес. И точно, через неделю приехал. Привез краски, бумагу. Сказал, что хочет сделать на спине татуировку. Что-нибудь романтическое и со смыслом. По-моему, от любви к моей сестре у него совсем крыша съехала. Вообразил себе, что Ольга бросит семью, ребенка, чтобы уехать с ним в дальние страны.

– А она бы не бросила?

– Не знаю. Я думал и сейчас думаю, что сестра – прагматичный человек, на такой поступок не способна. Слишком дорого ей достались слава и то положение, которое она занимает. И ребенка она любит больше жизни.

– А Перцев чего?

– Ответил в том духе, что женщины способны еще и не на такие безрассудства. Словом, я сделал много набросков, на мой взгляд неплохих. Но Игорю Перцеву мои картинки не понравились. Он меня мурыжил целую неделю, заставлял придумывать новые наброски. И браковал их. В конце концов, я сделал хорошую картинку: корабль под алыми парусами. Идея старая, но что нового можно тут придумать? Сердце, проколотое стрелой? Неожиданно этот кораблик Игорю понравился. Я дал ему адрес тату салона в Москве, где можно сделать качественную наколочку. Перцев оставил деньги и навсегда пропал из моей жизни. Больше к его телефону никто не подходил.

– Этот Перцев коммерсант?

– Наверное, – пожал плечами Петрушин. – Крутой прикинутый мужик. В жизни таких людей нет ничего невозможного.

– А как же муж Узюмовой?

– Он вернулся в конце весны. – Петрушин подобрал с земли гладкий камушек и стал перебрасывать его из ладони в ладонь. – Я съехал за день до его возвращения. Пару дней отирался в городе, а потом сорвался и поехал на лиманы. Погода установилась отличная. От тех денег, что отслюнявил Перцев, осталось совсем немного, но хватит, чтобы прожить до осени. Ведь мне много не надо. Решил, что в сентябре доберусь до Москвы, свяжусь с сестрой и как-нибудь устроюсь. Не бросит же она меня на улице с голоду подыхать. Ну, по большому счету так и вышло. Сентябрь. И я еду в Москву в компании с адвокатом, которого нашла моя сестра. Вот ведь как бывает. Странно все это.