«Жарко… где я… и почему голый? И кто это рядом?»

А рядом, под меховой полостью – возлежала чудовищных размеров («Русскую Венеру» художника Кустодиева видели? Очень слабо передаёт размеры) плосконосая, скуластая бурятка – отогревавшая его по местному чалдонскому способу…

Увидав, что барин потихоньку приходит в себя, добрая самаритянка немедленно заявила: «С тебя, паря – полтинник! Я не какая – нибудь… такая… я мужняя и детная!»

«Да будет, будет тебе полтина, иди давай, самовар скорее ставь» – добрый земский доктор совершенно чеховской наружности (из каторжан), немедленно стал тыкать в распаренное семёновское тело холодной трубкой стетоскопа.

«Так-с… так-с… дышите – не дышите… легко отделались, сударь! Впрочем, в нашем климате простуды и тем более пневмонии – редки-с… не выживают у нас вредные инфузории, помирают от омерзения-с… Да что, не меня хвалите, а вот – Митеньку…»

В избу ввалился здоровенный, как таёжный ведмедь, Митенька – давешний ямщик-лихач:«Да што… я ништо… ведь барин-то, мне стакан водки сулился поднести! А коли бы он утоп, кто, паря – мне бы тогда поднёс, а?» И весело, как в пустой бочке – загрохотал:«Ха.Ха.Ха…»

… В куппэ (так!) экспресса Восточно-Китайской дороги опять попутчиком оказался Линевич… преинтересный тип.

Казалось, все его существо держится нервами. Высокий, ширококостный, до нельзя худощавый, с болезненным цветом лица, он в отношении физической выносливости всецело зависел от настроения: то беспечно разгуливал на 10 градусном морозе в одной тужурке, то вдруг уверял, что ему надуло от окна, несмотря на двойные рамы с резиновой прокладкой, и требовал из поездной аптеки фенацетину, поглощая его в неимоверном количестве, то жевал «из чистого любопытства» ужасающие (совершенно не съедобные) бурятские лепешки, то уверял, что кухня экспресса слишком тяжела для его слабого желудка.

В этот вечер он, кажется, решил покорить Семёнова, во что бы то ни стало, и продолжал свои атаки до тех пор, пока Владимир не начал в его присутствии раздеваться и укладываться спать.

«Нет, милостивый государь. Hе посмеют! Понимаете: никогда не посмеют! Ведь это – ва-банк! Хуже! Верный проигрыш!» – горячился он.

«Допустим, в начале – успех… Hо дальше? Ведь не сдадимся же мы от первого щелчка? Я даже хотел бы их первой удачи! Право!

Подумайте только o впечатлении от этой их удачи! Вся Россия встанет, как один человек, и мы не положим оружия, доколе… Ну, как это там говорится высоким штилем?»

«Дай Бог, кабы был щелчок, a не разгром…»

«Даже и разгром! Но, ведь, временный! А там, мы соберемся с силами, и сбросим их в море.

Вы только, с Вашим флотом, не позволяйте им домой уехать!

Да, что! Никогда этого не случится, никогда они не решатся, и никакой войны не будет!…»

«А я говорю: они 10 лет готовились к войне; они готовы, a мы нет; война начнется не сегодня-завтра.

Вы говорите: ва-банк? Согласен. Отчего и не поставить, если есть шансы на выигрыш?»

«Ни единого шанса нет! Не пойдут!»

«Вот увидите!»