Он был, как всегда, аккуратно подстрижен и тщательно выбрит. И, как всегда, подтянут и чуть-чуть голоден – набитое брюхо не дает принять правильное решение.
С прошлого года в чемоданчике прибавилась еще одна вещь. Фотография сына. Она не давала ему забыть о чем-то очень важном. Раньше он стремился все делать так, чтобы сыновьям не было стыдно за отца. А теперь он должен быть достойным памяти сына.
Эстафета. Та самая палочка, которую он, казалось, уже передал и которая снова вернулась к нему. Маленькая такая палочка. Дурацкая. Непонятная дяденькам с трескающимися физиономиями. ЧЕСТЬ.
Одиннадцать часов двадцать четыре минуты. Дорога на Бронцы.
Попов шагал по разбитой дороге. От поворота она круто поднималась в гору, поэтому он шел медленнее, чем рассчи тывал.
«Но ничего. Меня ведь подождут, верно?»
«Верно, парень. Кому надо – тот тебя дождется».
По пути ему встретились два мужика. Они бежали из деревни, навстречу ему. Оба были перепачканы чем-то красным, словно второпях в темном погребе кормили друг друга клубничным вареньем. В руке у одного был зажат длинный нож, а второй размахивал толстой суковатой палкой. К концу палки прилипли кусочки голубой ткани, но Попов даже не задумался, откуда взялась на палке материя? Он ЗНАЛ откуда.
Сержант подпустил их поближе и затем расстрелял обоих: красиво, от бедра, как это делали немцы в фильмах про войну.
Тот, что был с ножом, сразу свалился на землю, а второй, отбросив палку, развернулся и побежал в кусты. Он приволакивал ногу, оставляя в пыли глубокую борозду, и на дне борозды тянулся широкий красный след.
Попов бросился за ним. Из кустов раздалось несколько одиночных выстрелов, и спустя несколько секунд сержант снова вернулся на дорогу.
«Бронцы, Бронцы», – неотвязно билось в голове. Ему надо попасть в Бронцы, чтобы что-то там сделать. Что-то сделать...
На мгновение он застыл, будто вспоминал, ЧТО именно. А потом стал крутиться, как циркуль. Правая нога оставалась на земле, а левая шагала и шагала вперед. Он поворачивался вокруг себя, отталкивался левой все сильнее и сильнее, но не мог сойти с места. Правая пятка уже высверлила в мягкой податливой земле глубокую ямку, но нога не могла сделать шаг вперед.
Солнце... Оно кружилось вокруг него и с каждым оборотом било в глаза все резче и резче, Попов почувствовал, что голова, как жадная губка, наполняется кровью, разбухает и вот-вот лопнет, первые темные капли упали из носа на рубашку...
В этот момент он услышал громкий щелчок, кровь отхлынула, и он снова двинулся вперед. Словно программа в голове дала короткий сбой, а потом все вернулось в норму.
Он опять шел в Бронцы. Он не мог видеть себя со стороны. Лицо его перекосило, как это бывает при нервном тике, и левое глазное яблоко, выдавленное из глазницы, болталось на желтом жгуте зрительного нерва.
Он только почувствовал, что изображение стало двоиться. Одна картинка, изображавшая дорогу, уходящую круто вверх, плыла и накладывалась на другую картинку: ноги в грязных ботинках, выбивающие из этой же самой дороги желтую пыль.
Картинки существовали независимо друг от друга, и он никак не мог их совместить. Тогда он попробовал прищуриться, будто прицеливался, но левые веки нащупали пустоту. Он по-прежнему видел свои ботинки.
Попов закрыл правый глаз, но тут же оступился и чуть не упал. Левое глазное яблоко, покачиваясь в такт шагам, билось о щеку и посылало в мозг неверную, дрожащую картинку. Пыль стала постепенно оседать на роговице, и от этого изображение становилось все более и более мутным, как на экране телевизора с неисправным кинескопом.
Шаги его стали неуверенными. Но он не мог замедлять движения, там, впереди, в Бронцах, его ждала ЗАДАЧА.