Король в общем согласился со вторым предложением, но возражал против публичного расследования, которое, по его мнению, могло привести к росту популярности Рэли: тот уже хорошо показал свои способности в защите. Король также не согласился, чтобы дело Рэли рассматривалось полным составом Государственного совета, считая, что это было бы для него слишком большой честью.
Таким образом, слушание дела Рэли было поручено тому же комитету Тайного совета, в прежнем его составе, и должно было вестись закрыто.
Первое заседание состоялось 22 октября и длилось четыре часа. Рэли снова отверг все обвинения. В частности, он сказал, что был уверен в существовании золотых копей в Гвиане. Наличие у экспедиции необходимого для добычи золота оборудования стоимостью 2 тысячи фунтов стерлингов убедительное тому доказательство. Враждебные действия против испанцев были предприняты лишь после того, как те первыми напали на англичан. Что касается его планов нападения на «золотой флот» (капитаны, принимавшие участие в экспедиции, заявили, что Рэли в их присутствии говорил о таких намерениях),, то он лишь упомянул о такой возможности, когда попытка найти золотые копи окончилась неудачей. Это был просто разговор, не более, подчеркнул Рэли.
Через два дня Рэли предстал перед Тайным советом в Уайтхолле, где ему сообщили, что есть приказ о его казни. Рэли лишь попросил, чтобы ему отрубили голову, а не вешали, не вырезали внутренности и не четвертовали, как это было назначено приговором 1603 г. После этого Рэли был доставлен обратно в Тауэр. 28 октября, в 8 часов утра, Рэли разбудили и повели в Вестминстер. Там Рэли услышал удивительное по своей нелогичности и противоречивости заявление. Лорд Элвертон, подводя итоги разбирательства, неожиданно заговорил о высоких достоинствах Рэли, назвав его «звездой, на которую с восхищением взирает весь мир». Но, сказал он, существует смертный приговор, вынесенный Рэли в 1603 г. и не приведенный до сих нор в исполнение по милосердию короля. Теперь его величество пожелал привести этот приговор в исполнение.
Таким образом получалось, что Рэли, заключённый в Тауэр и обвиненный в преступлениях, совершенных во время последней экспедиции в Гвиану, должен был лишиться жизни по приговору, не имевшему никакого отношения к этому делу.
Клерк прочитал приговор и попросил Рэли поставить свою подпись, что тот и сделал. Затем Рэли спросили, не хочет ли он что-нибудь сказать перед исполнением приговора. Рэли извинился за свой слабый голос (у него был сильный приступ лихорадки), и начал свою речь. Он опять отверг все обвинения, новые и старые, выдвинутые против него. Рэли сказал, что не дорожит своей жизнью: он стар и слаб и все равно скоро умрет, а просит лишь о некоторой отсрочке казни. «Я хотел бы, чтобы меня выслушали в день моей смерти. А теперь я призываю в судьи бога, перед которым я скоро предстану, что никогда не предавал его величество... и прошу всех вас молиться за меня». В тот же день король подписал распоряжение о приведении смертного приговора в исполнение.
Только одного удалось добиться Рэли: ему обещали, что он будет обезглавлен, как просил, без четвертования, и вырывания внутренностей.
Казнь была назначена на 29 октября. В этот день по традиции должен был состояться большой праздник, устраиваемый лордом-мэром Лондона. Король полагал, что большинство лондонцев отправятся в Сити для участия в различных праздничных шествиях и церемониях и казнь Рэли пройдет незаметно.
Поскольку казнь была, назначена на следующий же день, решили не возвращать Рэли в Тауэр, а поместить его в монастыре святого Петра в Вестминстере. По дороге туда Рэли увидел в толпе своего приятеля Хью Бистона и спросил его, придет ли он завтра утром на казнь. Сэр Хью ответил, что, конечно, придет, но не знает, удастся ли ему найти место, где встать. На что Рэли иронически заметил: «Но вы должны что-то предпринять, чтобы обеспечить себе такое место. Что же до меня, то я за свое место уверен».
Король спешил с казнью Рэли. Он отверг все просьбы о помиловании, даже просьбу королевы Анны. Он игнорировал советы своих приближенных, выступавших против казни Рэли по политическим соображениям. Перед Яковом открывалась, как ему казалось, возможность достижения прочного мира с Испанией, и он желал поскорее устранить все мешавшее этому. Испанское правительство требовало головы Рэли, и Яков дал им ее.
Но он просчитался. Рэли, который при жизни никогда не был широко популярен, после смерти стал национальным героем. По иронии судьбы брак в конце концов так и не состоялся. В Англии знали, что Рэли всю жизнь считал Испанию опаснейшим врагом. Он был символом «старой, доброй Англии», последним оставшимся в живых героем, участвовавшим в разгроме «Непобедимой армады». И именно Рэли был принесен в жертву ради чужеземной католической принцессы, которую никто в Англии и в глаза не видел. В те времена говорили: «Смерть Рэли создаст более трудное положение для испанской партии в Англии, чем это было бы, если бы он остался в живых».
Ожидая казни, Рэли был спокоен и весел. Он принял многих посетителей, постарался привести в порядок свои дела, отдал на этот счет необходимые распоряжения. И успевал еще писать стихи.
Поздно вечером к нему пришла жена. Целый день она пыталась уговорить лордов просить Якова о помиловании Рэли. Но ничего не добилась, кроме разрешения забрать его тело после казни. Она сказала об этом Рэли. «Прекрасно, дорогая Бесс, — ответил он, — что ты сможешь распоряжаться мертвым телом, ибо тебе это не всегда удавалось, когда оно было живым». Юмор не покинул Рэли даже в столь трагической ситуации.
После ухода жены Рэли заставил себя уснуть часа на четыре. Потом он встал и приготовился к предстоящему событию. В 8 часов утра к Рэли пришел шериф, чтобы вести его на казнь.
Эшафот был установлен у здания парламента. Король ошибся, полагая, что лондонцы по случаю праздника устремятся в Сити. Собралась огромная толпа. Чтобы сдержать людской напор, были поставлены деревянные заграждения, но все равно шериф с большим трудом пробивал дорогу к эшафоту. Давка была такая, что Рэли задыхался и был близок к обмороку, когда наконец взобрался на эшафот.
Было холодное октябрьское утро, и около эшафота жгли костры, у которых грелись шерифы. Они предложили Рэли спуститься к ним, чтобы тоже погреться, но он отказался. «Если казнь задержится, — сказал Рэли, — может начаться приступ лихорадки, и люди подумают, что я трясусь от страха».
С эшафота Рэли оглядывал толпу, улыбаясь и приветствуя друзей и знакомых. Среди многочисленной знати, прибывшей на казнь Рэли, былй графы Эрандел и Оксфорд.
Офицеры призвали соблюдению тишины. Разноголосый шум толпы мгновенно стих. Рэли начал свою последнюю речь. Он извинился прежде всего за то, что у него, слабый голос. Два дня его сильно лихорадило, и новый приступ мог начаться в любое время. Поэтому, продолжал он, если вы заметите, что мой голос срывается, знайте, что это происходит от болезни, а не от страха. Рэли сделал небольшую паузу и продолжал говорить. Он заметил, что лорды, собравшиеся на балконе дворца, разбирают не все его слова, и сказал, что попытается говорить громче. Но Эрандел просил Рэли не делать этого. Лучше, заметил он, мы спустимся вниз. Когда лорды подошли к эшафоту, Рэли поздоровался с каждым из них за руку и продолжал свою речь.
«Король, — сказал Рэли, — обвинил меня в двух главных преступлениях: французском заговоре и оскорблении его величества. Но я клянусь, что не виновен ни в одном из них. Никогда я не имел никаких связей с королем Франции, и у меня не было намерений служить французам в ущерб своей стране. Я хотел бежать во Францию, но лишь для того, чтобы спасти свою жизнь. Обвинения же в оскорблении короля не что иное, как злобная клевета». Рэли отверг и обвинение в том, что не хотел возвращаться в Англию после провала экспедиции: «Напротив, именно я заставил мятежников на ״Судьбе» плыть на родину». Тут Рэли повернулся к графу Эранделу: «Находясь на борту моего корабля перед отплытием, вы сказали, что просите меня лишь об одном: чтобы я вернулся в Англию независимо от того, каким будет предстоявшее плавание, успешным или неудачным. И я поклялся вернуться».
«Да, это правда, — отвечал Эрандел. — Это были последние слова, которые я от вас тогда услышал».