И Диана просыпается. Чаще всего в слезах.
В понедельник утром, в тот день, когда все началось, она не столько рыдала, сколько хрипло, со свистом дышала. «У-ух!» Это всего лишь протест, а не крик первобытного человека. Села в постели, простыни валялись на полу. Диана замерзла, тело покрылось холодным липким потом.
Ее спальня выходит на океан, но сегодня волны скрыты за пеленой серого тумана, и ее стонам вторит вой сирены на корабле. Капельки мелкого дождя стекают по стеклам окна. На часах половина восьмого – пора вставать. Часы белые, как и все остальное в этой пустой, похожей на камеру комнате. Белый цвет господствует и во всем доме. Диана считала себя художником, который готовится нанести краски на громадное незапятнанное полотно, но она еще не выбрала стиля для своего дома, не представляла, как он должен выглядеть. Может, как у коренных американцев, – украшенный вышивками. Или как прекрасный дом ее родителей, который они занимали до переезда в Гонконг, а затем – после возвращения в Америку в 1949 году? Восток? Запад?
Она вспомнила свой часто повторяющийся сон.
Что же в нем самое важное: состояние полета? Пожар? Сознание, вырвавшееся из телесной оболочки; понимание того, что она мертва, но при этом дух ее смотрит с высоты на собственное тело; присутствие образа матери как некого символа опасности; или то, что ее мать, которая так и не научилась водить автомашину, пилотировала аэробус?
Диана частенько рассказывала о своей матери забавную историю. В Калифорнии принято обозначать переходы знаком «X», что означает «перекресток»… Так вот, когда мать Дианы впервые приехала из Шанхая в Америку, эта страна в целом произвела на нее ужасное впечатление. Исключений было немного, и особенно ей понравилось, что перекрестки здесь обозначаются, как она решила, по-китайски. Потому что по-китайски слово «идти», «переходить» звучит как «сын». Или для благозвучия:
Но в сновидениях Дианы она всегда пилотировала самолет, который терпит катастрофу.
Родители Дианы были замечательными людьми. Она уважала их, безумно любила, была к ним сильно привязана. Ба-ба умер, когда ей было четыре года. Сейчас ей тридцать пять. Так что, естественно, мало что сохранилось в памяти. Однако она помнила отца, у них осталось очень много его фотографий. Ма-ма поставила Диану на ноги. Ма-ма была доброй, с возвышенной душой. Она умерла два месяца назад. А Диане все еще казалось, что только вчера.
Диана выскользнула из постели, набросила халат. Мысленно она уже болтала со своим закадычным дружком – Ма-ма. Она привыкла разговаривать со своими родителями – это помогало ей избавиться от страха.
Быстро приняв душ, она оделась и сбежала по ступенькам лестницы вниз. Хотя сосновые доски пола приятно согревают ноги, думала она, ей они не нравятся. Хотелось, чтобы все вокруг было белым, а сосновые доски имеют желтый оттенок. На кухне Диана быстро сварила в стеклянной кофеварке черный кофе… Нет, продолжала она размышлять, в каком-то смысле эти доски хороши: напоминают желтый песок в раковине устрицы.
Диана пила свой кофе, глядя сквозь раздвижные стеклянные двери на клубящийся туман. Как превратить этот деревянный дом, построенный на отвесном берегу залива, обдуваемый ветрами и расположенный на отшибе, в пяти милях к северу от Парадиз-Бей, в жилище богатого китайско-американского доктора. Она еще не знала, как ей обустраивать его. Как найти правильное решение? Отдавая предпочтение белому цвету, она понимала, что это сужает ее возможности. Вместо неограниченного выбора, имеющегося сейчас, остаются только жалкие варианты.
Острова, расположенные в заливе, скрывались где-то там, за стеной тумана. «Существуют ли они на самом деле, если невидимы? – думала она. – Так же как уродливая нефтяная вышка?» Диана так расставила мебель в большой комнате внизу, чтобы, сидя, не видеть этой проклятой вышки. Если захочешь полюбоваться ею, надо встать и, напрягая зрение, поискать.
Что-то странное происходит с этими островами. С приходом весны – сейчас почти май – их окутывают громадные плотные облака, частенько они скрываются за розовато-лиловым занавесом более чем в две тысячи футов высоты. Между тем небо над заливом остается чистым и вода сверкает под солнцем. Однако порой, ближе к концу дня, легкий туман и заходящее солнце создавали оптический обман: острова выступали, будто вырезанные в барельефе, в то время как море исчезало и не было видно вышки. Красиво, очень красиво.
Ма-ма так и не увидела этого дома…
Рука Дианы задрожала. Кофе был еще не допит, но она бегом бросилась к раковине, опустила туда чашку, пока пальцы не разжались сами собой. Пора ехать: судебно-медицинская клиника начинала работать в девять.
Диане хотелось пройтись по саду, ведь она очень гордилась своим жилищем. Ма-ма оставила ей, единственному ребенку, небольшое состояние, и все оно ушло на покупку этого дома. Он возвышался на сотню футов над водами Тихого океана; деревянная лестница, построенная в виде буквы «Z», вела к ровному песчаному берегу. Берег был почти безлюден, потому что до Джаламы отсюда восемь миль. В доме было четыре спальни, большая комната на первом этаже, большая кухня, терраса, из которой можно попасть в сад, заросший шалфеем и ледяником. Диана намеревалась со временем, когда все устроится, посеять мак и побольше «разбитых сердец». Возможно, посадит апельсиновые деревья и авокадо.
От шоссе к дому вела длинная дорога (как понимала Диана, со временем она обойдется ей в копеечку), обсаженная живой изгородью из белых олеандров. Между дорогой и шоссе раскинулась рощица сосен и эвкалиптов: последние были ее любимыми деревьями, потому что напоминали о Китае. Самый дальний от дороги участок сада был также обнесен совсем новенькой изгородью: это первые большие затраты Дианы как владелицы недвижимости.
Прежний владелец дома поссорился с Хедди-Мей, старой женщиной, своей ближайшей соседкой. И это несмотря на расстояние – до ее дома было не меньше четверти мили. Соседи ожесточенно спорили о том, где именно на юго-востоке проходит граница их участков. Купив дом, Диана благополучно разрешила этот спор, грозивший судебным разбирательством. Она пригласила как-то днем соседку на чашку чая, поставив на стол цветы и печенье домашней выпечки, а потом возвела между участками прочную изгородь. Теперь Хедди-Мей была не только соседкой, но стала подругой. Хедди-Мей держала коз. Она снабжала Диану молоком. Диана как-то обронила: «Хотелось бы попробовать молока» – и с тех пор каждую пятницу в полдень, возвращаясь с работы, находила на своем пороге кварту молока. Она им умывалась.
Диана села в сверкавшую новизной, ярко-красную машину – «тойоту-кемри». Она неплохо зарабатывала. Приносила доход и написанная ею книга: отчисления с продажи поступали каждые полгода. Кроме того, заработок в университетской больнице, состояние матери… Как тратить все эти деньги? Диана не раз думала об этом. Подруга советовала купить «порше». Это было бы здорово. Несколько ее пациентов ездили на такой машине. «Порше» – олицетворение нарциссизма. У «кемри» неплохая скорость, и, кроме того, Диана чувствовала себя в ней уверенно. На «кемри» можно развернуться в любом месте, а до больницы Святого Иосифа, где она работала, добираться пять миль по извилистой горной дороге. Утром все это выглядело живописно, дорога большей частью шла под уклон, но вечерами… а работала Диана допоздна.
Итак, сегодня она вывела «кемри» из гаража и закрыла двойные двери. Не забыла, что надо позвонить в фирму, которая должна была установить в ее доме сигнализацию. Диана не считала себя трусихой, но родители не воспитали в ней безрассудной храбрости, а дом ее стоял на отшибе. Между домом и дорогой была лужайка, которую подстригал мальчишка с расположенной по соседству фермы. Дождь прекратился, и лучи солнца пробивались сквозь облака, высвечивая глазастые маргаритки и обещая наступление лета. Диана не вспоминала больше