– Сию минуту сядь! – завопила Николь.

Но ему уже наскучило все это. Он стоял спиной к ней и слышал, как скрипнули ножки стула: Николь собиралась схватить его. Бежать! И Джонни выскочил в дверь черного хода. Шум, раздавшийся позади него, означал, что она споткнулась и упала. Великолепно!

Пригнувшись, он пробрался к кухонному окну и прислушался. Николь тихонько плакала: на душе Джонни стало еще тяжелее. С одной стороны, он был доволен происшедшим, но в то же время ему было как-то не по себе. Он слышал, как Николь стала звонить по телефону. Кому? Майку Андерсону?.. Но он уехал на гольф. Правда, в машине у него есть телефон…

Николь звонила не Майку. Она звонила в больницу, хотела договориться о приеме. Джонни понял, что это означало: доктор Баггели…

Доктор Баггели был его терапевтом в Менсфилде. Человек, по мнению Джонни, совершенно никудышный: ничего не понимал, на всех ему было наплевать. При полной своей некомпетентности – настоящий деспот: заставлял Джонни без конца рассказывать о себе. Яснее ясного, он мало понимал Джонни, был к нему совершенно равнодушен. Вот Джонни и старался не говорить ему лишнего, больше помалкивал, как все взрослые. В некоторых отношениях Джонни был достаточно взрослым.

Николь не в состоянии была даже вспомнить, кто ей нужен. Джонни слышал, как она сновала по кухне, искала рекомендательное письмо. Потом, должно быть, нашла его, пробормотала: «Доктор Диана Цзян, так здесь сказано».

«Какое странное имя – Цзан, – подумал мальчик. (Так произносила его эта Злая Колдунья Запада.) – Похоже на кличку обезьяны».

Джонни побежал, подпрыгивая на ходу, по лужайке, через заднюю калитку, по дорожке, которая огибала все участки на Корт-Ридж. Какой прекрасный день! Солнце, зеленые листья деревьев, повсюду трава. В Менсфилде было совсем не так. В Менсфилде трава росла только на лужайке, – ее коротко стригли, и на ней всегда были видны полосы, оставленные газонокосилкой. Здесь же трава росла, где ей вздумается, ее никогда не стригли, деревья росли там, где им хотелось. Сквозь листву сияло солнце, дул легкий ветерок, сверкали бриллиантовые капли росы, все горело, переливалось. Повсюду – уйма цветов. Воздух благоухал, но было душно. Аромат цветов словно обволакивал.

Дорожка, по которой бежал Джонни, повернула направо. Сквозь деревья по левую сторону дорожки виднелась гряда невысоких холмов. Они были тоже зелеными. Вдруг Джонни заметил тропинку поуже, она резко сворачивала влево от Корт-Ридж и вела прямо к холмам. По пояс в траве он пошел к этой тропинке. Она была не такой извилистой и круто спускалась в низину. По ней было идти интереснее.

Просветы между деревьями почти исчезли. Там, где по обе стороны тропинки росли большие деревья, их ветви переплетались и не пропускали солнечных лучей. Здесь было намного холоднее и более влажно. На Джонни была только майка. Его руки покрылись гусиной кожей, он дрожал.

Тропинка была грязной. На спортивных тапочках скоро налипли комья земли: пусть его приемная мамочка с куриными мозгами повозится с ними, когда он вернется. Вдруг его внимание привлек камень, лежавший на обочине тропинки.

Могильная плита…

Кладбище…

На мгновение Джонни перепугался до полусмерти. Он знал, что где-то поблизости находится кладбище, но…

На могильную плиту опустилась бабочка. Красно-черная, ее крылышки трепетали. Джонни захотелось поближе рассмотреть бабочку, он двинулся к ней. Наступил на что-то. Почувствовал отвратительный запах. Собачье дерьмо! Джонни рассмеялся, представив, что скажет Николь. Потом опустил глаза. Среди экскрементов виднелось что-то странное, розовое, явно целлофановое, длинное, с соском на конце. Эта шутка была вроде как пустая. И отвратительная. Ему стало противно рассматривать все это. Захотелось домой. Немедленно.

Джонни повернул назад, но путь ему преградила собака.

Джонни любил собак. Он давно просил папу купить ему собаку, но Майк не соглашался. Лабрадора, может, или немецкую овчарку. Но эта собака была не той породы, о которой мечтал Джонни. Ее лапы были коричневыми, остальное тело – черным. Ни ошейника, ни бирки. Зубастая. Все зубы выставлены напоказ, как призы на витрине. Она стояла футах в шести от него, хотя Джонни казалось, что совсем рядом.

Собака тяжело дышала. Дыхание вырывалось из ее груди со стоном. Может быть, ей было больно. Опустив голову, она скалила зубы. Уголки ее пасти были угрожающе подняты кверху. Джонни не мог пошевелить ни рукой ни ногой. Он замер. Не спуская глаз с этого животного, он понимал, что при малейшем движении собака укусит его. Очень больно. Так он и стоял, как статуя, надеясь таким образом отсрочить нападение. Вокруг ни души. Джонни заплакал.

Он плакал не только от страха. Воздух был густо насыщен пыльцой цветущих растений, а Джонни страдал сенной лихорадкой. Глаза его слезились, и он не мог даже как следует рассмотреть эту проклятую собаку. Хуже того – в носу засвербело. Ему хотелось чихнуть.

Он чихнул несколько раз подряд. Собака припала к земле, заскулила… И бросилась наутек…