Невозмутимый китайский офицер впервые проявил хоть какой-то интерес к происходящему в комнате. В его масленых глазах загорелся интерес.
Обернувшись, я отметил на лице дочери английского посла животный страх.
– Воистину, поступок, достойный европейских джентльменов, – прорычал я, изо всех сил пытаясь разорвать путы на запястьях. Увы, добился лишь того, что верёвки ещё крепче врезались в кожу.
– Мой друг – дитя весёлой Франции, – беззаботно пожал плечами немец. – И уж поферьте мне, его парижская юность прошла столь бурно, что бетняге пришлось бежать из тюрьмы. Однако, когда он попал к нам, мы сразу поняли, какого реткого специалиста приобретаем в его лице. Напомните нашим гостям, за что вас сунули в камеру смертников?
– Ах, прраво, сущие мелочи, – в голосе француза послышалась нотка плохо скрываемого раздражения. – У них не было доказательствь, суд являл собой прросто насмешку над законом. Из четыррнадцати тррупов девушекь они смогли обнаружить лишь шесть, к тому же ни один медик не мог точно сказать, когда они умеррли – до или после изнасилования.
– Здесь дама, – укоризненно протянул немец.
– О, да! Как я мог забыть?!
Я заскрипел зубами так, что на дёснах выступила кровь. То, о чём они говорили, не могло быть правдой, это немыслимо, потому что это…
Года три-четыре назад все европейские газеты писали о страшном маньяке, «перпиньонском мяснике», как его окрестили газетчики. Молодой человек из хорошей семьи убил и изрезал в лоскуты четырнадцать сельских девушек. Там было море крови…
Когда его взяла полиция, народ дважды штурмовал тюрьму, требуя неминуемой казни негодяя. Потом он бежал из камеры смертников и, как уверяла пресса, утонул в море, пытаясь переплыть на рыбацкой лодке Ла-Манш. Видимо, он всё-таки его переплыл…
– Перпиньонский мясник!
– Прриятно осознавать некоторрую известность, хотя и не вполне мною заслуженную, – вежливо качнул кудряшками француз. – Я не занимался рразделкой трруповь, подобно гррубому мяснику, я творрил искусство!
– Довольно, – без малейшего раздражения перебил нас немец. – Херр Строгофф, у фас ровно минута на размышление. Либо фы говорите нам всё, либо фаша подружка ляжет под моих китайцев. Время пошло.
Я кинулся на него с места, вложив в бросок все силы, какие ещё оставались. Мне даже удалось поймать его за горло связанными руками и почти придушить, если бы не староста и китайский офицер. А после трёх или четырёх тяжёлых ударов по затылку сознание вновь стало покидать меня и перед глазами поплыли разноцветные круги.
– Значит, фы не хотите… понимать… нас по-хорошему, – откуда-то издалека донеслось до меня. – Оттайте эту грязную девку золдатам!
Я попробовал было вновь поднять голову, но был безжалостно остановлен коротким ударом ноги под рёбра. Страшно завизжала Энни. Прозвучало несколько ругательств на французском, потом раздался треск разрываемой ткани и…
– Чего вам, милейший?!
– Дык мужички же, говорю…
– Вы не фовремя со своими мужиками!!!
– Дык нету их, – сквозь гул в ушах до меня наконец дошло, кто это говорит. – Ушли, ить, мужики-то, ваше высокое благородие.