От зари до зари Омир и его волы возят в огромный шатер уголь из карьера неподалеку. Чем больше привозят угля, тем жарче становится в шатре, животные артачатся, погонщики разгружают телеги, литейщики закидывают уголь в печи, муллы молятся, работники, обливаясь потом, по трое качают огромные мехи. Когда пение ненадолго умолкает, Омир слышит, как трещит огонь. Звук такой, будто что-то в шатре жует, жует, жует.

Вечером он подходит к погонщикам, которые не прогоняют его из-за уродства, и спрашивает, что такое они помогают создать. Один слышал, будто султан отливает из железа винт. Что такое винт, говорящий не знает. Другой зовет это громовой катапультой, третий – карой, четвертый – Губителем городов.

– В этом шатре, – объясняет седобородый старик с золотыми кольцами в мочках ушей, – султан создает машину, которая навеки изменит историю.

– А что она делает?

– Машина, – говорит старик, – это способ уничтожить большое посредством маленького.

Новые воловьи упряжки подвозят оловянные слитки, железные чушки, даже церковные колокола. Погонщики шепчут, что это из разграбленных христианских городов за сотни лиг отсюда. Весь мир как будто прислал дань – медные монеты, бронзовые крышки от саркофагов давным-давно позабытых чужеземных правителей. Говорят, султан привез все богатство завоеванной страны на востоке, которое могло бы обогатить пять тысяч людей на пять тысяч жизней, и все это золото и серебро тоже переплавят для машины.

Сзади пробирает холодом, спереди печет, воздух перед шатром дрожит от жара. Литейщики в кожаных рукавицах до локтя подходят к зыблющемуся плывущему аду, взбираются на леса, бросают в исполинский котел куски меди и снимают шлак. Некоторые то и дело проверяют расплавленный металл, другие поглядывают на небо, третьи читают особые молитвы от дождя – одна капля, шепчет кто-то рядом с Омиром, и весь котел зашипит и затрещит, как все пламя ада.

Когда приходит время добавлять к медному расплаву олово, воины в тюрбанах отгоняют всех прочь. В такое ответственное время, говорят они, на металл нельзя смотреть нечистыми глазами, и только благословенным дозволено к нему приближаться. Двери шатра завязывают. Среди ночи Омир просыпается и видит на дальнем конце луга зарево. Кажется, что само поле под шатром светится, будто тянет некую колоссальную мощь из центра земли.

Луносвет лежит на боку, прижавшись ухом к Омирову плечу. Мальчик свернулся на мокрой траве, Древ стоит рядом, задом к шатрам, и медленно жует, как будто устал от нелепого человеческого фанатизма.

Дедушка, думает Омир, я уже видел то, чего не мог и вообразить.

Еще два дня огромный шатер светится, искры летят в дымовые отверстия. Погода по-прежнему сухая, и на третий день литейщики накреняют плавильный котел. Расплав течет по канавкам в форму под землей. Люди двигаются вдоль огненных ручейков, протыкают железными кольями пузыри, другие забрасывают литейную яму мокрым песком, затем шатер убирают и муллы по очереди молятся над остывающими формами.

На заре формы откапывают, разбивают, и землекопы, спустившись в яму, подводят под машину цепи. Цепи цепляют к веревкам, и надсмотрщики составляют пять упряжек по десять волов в каждой, чтобы вытащить Губителя городов из земли.

Древа и Луносвета поставили во вторую упряжку. Звучит приказ, погонщики бьют волов палками. Веревки стонут, я́рма скрипят, волы медленно топчутся на месте, превращая землю под копытами в сплошное месиво.

– Тяните, милые, что есть мочи! – кричит Омир.

Все волы глубже уходят копытами в грязь. Надсмотрщики добавляют шестую цепь, шестую веревку, шестую упряжку из десяти волов. Уже почти стемнело, животные дышат тяжело. Воздух наполняется криками «Цоб-цобэ!», и шестьдесят волов начинают тянуть.

Животные наклоняются вперед, непомерный вес тянет их назад одного за другим, они снова наклоняются, выигрывают шаг, другой, погонщики вопят, щелкают бичами, волы ревут от растерянности и страха.

Колоссальный груз – кит, выплывающий из земли. Они вытягивают его шагов на пятьдесят, и наконец звучит приказ остановиться. У волов из ноздрей валит пар. Омир проверяет Древу и Луносвету копыта и ярмо. На машину уже карабкаются полировщики. Бронза еще теплая и дымится в холодном воздухе.

Махер складывает тощие руки на груди и говорит, ни к кому в отдельности не обращаясь:

– Для нее придется изобрести совершенно новую повозку.

На то, чтобы провезти машину две лиги от литейной до места испытаний, уходит три дня. Трижды спицы тележных колес ломаются, ободья слетают; колесники работают день и ночь. Груз невероятно тяжел: за каждый час, что он просто лежит на телеге, колеса уходят в землю еще на пару пальцев.