Бетси хотела встать и походить по автобусу, но не решилась. Не стоило будить Элизабет, и потом, если она, скажем, подойдет к водителю и спросит, с какой скоростью они едут, или долго ли еще до Нью-Йорка, или не зовут ли его случайно Робин, все обратят внимание, потому что обычно никто не спрашивает у водителя, с какой скоростью едет автобус. При мысли о Робине Бетси всегда приходила в сильное возбуждение, которое сейчас было совсем некстати. Она заломила руки, принялась тереть глаза и покусывать губу. Что она будет делать, если вдруг встретит Робина в Нью-Йорке?

Автобус занесло на повороте, и Бетси завалилась набок. Это показалось ей забавным, и она захихикала. Затем, внезапно обрадовавшись тому, что ей все-таки удалось сбежать и никто теперь ее не найдет (как тогда она может встретить Робина?), Бетси села ровно, сложила руки на груди и начала строгий разговор с самой собой.

Если она хочет жить в этом мире, хочет быть как все люди, Робин должен остаться в ее памяти, нельзя просто выкинуть его из головы. Все, у кого есть память, помнят не только хорошее, но и плохое, и было бы очень странно, если бы у нее остались только хорошие воспоминания. Должны быть и плохие, не то все заподозрят неладное. Нужно оставить Робина, плохого, гадкого Робина. Они втроем ходили на пикник – Робин, мама и Бетси. Нет, помотала головой Бетси, если уж вспоминать, то все, с самого начала, как следует. Начать с утра и восстановить в памяти все события того дня. Никто не вспоминает только плохое – вспоминают вместе с тем, что было до и после. И, наверняка, успокаивала она себя, одного плохого воспоминания достаточно, поэтому, если спросят, что было дурного в ее жизни, она расскажет про Робина, и этого хватит.

Итак, Бетси проснулась утром, светило солнце, на кровати лежало синее покрывало. На спинке кровати висело зеленое платье, и Бетси подумала о том, что синее с зеленым смотрится на удивление неплохо. Снизу доносился мамин голос: «Чудесный день для пикника с моей Бетси, чудесный-расчудесный день!» Потом мама пошла наверх и, поднимаясь по лестнице, все повторяла про чудесный день – чтобы Бетси скорее проснулась. Когда мама вошла в комнату, солнце ярко светило ей в лицо, поэтому Бетси не запомнила, как она выглядела в тот день. «Чудесный день для моей Бетси, – сказала мама, – чудесный-расчудесный день для пикника, поедем на залив». Она подошла и пощекотала Бетси, та скатилась с кровати, и мама ударила ее подушкой, а Бетси засмеялась. Мама крикнула: «Арахисовое масло!» – и выбежала из комнаты, а Бетси крикнула ей вдогонку: «Джем!» Бетси надела зеленое платье и спустилась вниз. На завтрак она ела апельсины и тост, потому что было жарко. Мама делала сэндвичи с арахисовым маслом и сэндвичи с джемом, и, пока Бетси завтракала, она поглядывала на нее и говорила: «Арахисовое масло!» – а Бетси отвечала: «Джем!» Мама хотела арахисовое масло, а Бетси – джем, и было забавно, что у двоих людей с одинаковым именем, которые души друг в друге не чают, такие разные вкусы. Мама сварила вкрутую яйца, налила в бутылку лимонад, взяла печенье и, сложив все в корзинку для пикника, сказала: «Бетси, девочка моя, давай возьмем с собой бедного Робина. Бедному Робину одиноко, а Элизабет его так любит». Бетси ответила: «Джем!» Мама скорчила ей рожу и сказала: «Арахисовое масло! Но Робина мы все-таки возьмем».

Бетси сделала вид, будто швыряет в маму вареное яйцо, но та все равно позвонила Робину и сказала, чтобы он немедленно приезжал. Они взяли купальные костюмы. Потом все трое – Робин, мама и Бетси – на трамвае поехали к заливу. Они переоделись. Вода была теплая, и каждый раз, когда Бетси брызгала в маму, Робин брызгал в Бетси и приговаривал: «Бетси – вредина». Солнце светило ярко, и вокруг – ни души. Робин, мама и Бетси ели вареные яйца и сэндвичи с арахисовым маслом. Бетси сказала: «Джем!» – и мама ответила: «Бетси, сколько можно дразниться?» Когда все разлеглись на солнце, мама попросила: «Бетси-надоеда, иди прогуляйся по пляжу и собери семьдесят три самых красивых ракушки – мы с тобой будем сиренами и сделаем корону для Робина». Бетси шла по пляжу и собирала ракушки. Она была совсем одна, вокруг – только море, песок и камни. Бетси напевала: «Хочу кофе, хочу чаю, в Бетси я души не чаю» – и искала похожие ракушки, представляя, что она дочь морского царя и собирает глаза утонувших матросов, чтобы вызволить из темницы своего возлюбленного. Найденный стакан из-под попкорна служил ей ларцом, куда она складывала свои сокровища, а два камня – троном, и когда она пела, волны мчались на ее зов. Или так: она потерпела кораблекрушение и жила одна на острове, а потом, найдя в выброшенном на берег стакане из-под попкорна зернышко и молоток, посадила кукурузу и построила дом. Она делала тарелки и горшки из песка и обжигала их на солнце, а из морских водорослей смастерила крышу для дома. На камнях она разводила огонь, чтобы посылать сигналы проходящим мимо кораблям. Однажды приплыли пираты и взяли ее в плен, и камни стали каютой пиратского корабля, где хранилось золото. Пираты потопили торговое судно и сбросили все ракушки в море, а стакан из-под попкорна наполнили изумрудами и жемчугом. Бетси встала, внезапно почувствовав холод. Ракушки попадали на песок, камни снова стали камнями, тарелки и кукуруза превратились в бесформенные песчаные кучи, а утонувшие матросы бесследно исчезли. «Пора возвращаться», – подумала Бетси, собрала ракушки в стакан из-под попкорна и быстро зашагала назад. Вернувшись, она услышала, как Робин сказал маме: «В следующий раз оставь эту чертову девчонку с Морген».

– Нет! – громко произнесла Бетси, и несколько человек оглянулись.

Ей приснился кошмар, твердила она про себя, просто приснился кошмар. Бетси напряженно ждала. Оглянувшиеся на ее голос пассажиры повернулись обратно и уснули, никто даже не понял, что Бетси не спит.

– Меня зовут Бетси Ричмонд, – снова зашептала она, – а мою маму – Элизабет Ричмонд, Элизабет Джонс до замужества…

Наконец автобус остановился. Пассажиры начали просыпаться и открывать глаза, мужчина впереди, поднявшись с места, стал надевать пальто, Бетси обрадовалась, что не нужно больше разглядывать надоевший салон автобуса и смотреть в окна, из которых любые виды казались одинаковыми. Она одной из первых встала и, протиснувшись мимо мужчины в пальто, поспешила к своему чемодану как раз в ту минуту, когда женщина в черных перчатках сняла его с полки.

– Доброе утро, – улыбнулась женщина. – Вам удалось поспать? Я возьму ваш чемодан, дорогая.

– Я хочу забрать свой чемодан. – Бетси знала, что обычно никто не ругается из-за чемоданов в автобусе и не стоит сейчас выходить из себя, поэтому тронула женщину за руку и повторила: – Пожалуйста, я хочу забрать свой чемодан.

– Я вам помогу, – сказала женщина, озаряя улыбкой весь автобус. – Дорогая, – добавила она, улыбаясь, как прежде, только Бетси.

Это было ошибкой, очень досадной ошибкой.

– Я хочу забрать свой чемодан, – повторила Бетси.

Она не знала, что еще говорить, не понимала, насколько далеко может зайти, если даст волю гневу. Она оказалась застигнутой врасплох. Как сильно можно разозлиться, если тебе не отдают чемодан? Считать ли предосудительным поведение этой женщины с ее притворной улыбкой и неестественной веселостью, этой глупой, вульгарной лицемерки? Ударить ее? Отпихнуть? Может, позвать на помощь? Бетси обернулась в надежде, что кто-нибудь подскажет, как ей быть, и встретилась глазами с водителем.

– Я хочу забрать свой чемодан, – сказала ему Бетси через весь автобус.

Поскольку большинство пассажиров уже вышли, водитель встал со своего места и направился к ней.

– Что-то случилось, леди? – спросил водитель у женщины.

Та, не отпуская чемодана, свободной рукой в черной перчатке коснулась его руки и с облегчением вздохнула.

– Девочка совершенно не умеет себя вести. – И она сделала движение рукой, как бы исключавшее Бетси из мира взрослых, воспитанных людей, к которому, разумеется, принадлежали сама женщина и водитель. – Одна, в большом городе, – театрально произнесла она.