Косари с полминуты не отвечали, оторопело пялясь на меня, а потом вдруг, как по команде, поклонились мне в пояс.
После чего пожилой мужик с длинной сивой бородой и обстриженными по кругу волосами подал голос. Еще раз, низко поклонившись, он произнес:
— Благодарствуйте, барин, доброго вам здоровья.
Остальные мужики дружно поклонились вслед за ним и как-то робко отступили назад. Такое обращение мне совсем не понравилось. Уж на кого-кого, а на «барина» я, в джинсах, футболке и с рюкзаком за спиной, никак не походил.
Тем более странно, что такое обращение ко мне последнее время использовали совершенно разные люди.
Глядя на крестьян, я совершенно потерялся в догадках, кто же они такие. Предположить в простых колхозниках иронию я не мог, да и не походили они ни на шутников, ни на сектантов. Может быть, действительно староверы?
Правду сказать, о староверах я только читал, да и то у писателя прошлого века Мельникова-Печерского.
— До шоссе далеко ли? — спросил я, чтобы что-то сказать.
Сивобородый мужик с недоумением смотрел на меня, ничего не отвечая. Потом обернулся к своим товарищам, видимо, за поддержкой. Однако, те общей гурьбой отступили еще на пару шагов и ничем ему не помогли.
— Местные мы, — наконец нашелся он, — деревни Захаркино крестьяне.
До меня дошло, что он просто не понял моего вопроса. Видимо здесь слово «шоссе» не в ходу, нужно было спросить «большак» или «тракт».
— Большая дорога далеко ли? — выбрал я наиболее понятный синоним для слова шоссе.
Мужик вопрос понял, и лицо его прояснилось:
— Далеконько, барин, верст двадцать будет.
Обращение «барин» выговаривалось им так естественно, что у меня начали появляться в голове странные идеи.
— Это ваша деревня? — задал я для начала глупый вопрос.
— Наша, барин, — подтвердил с поклоном сивобородый.
— А какие вы крестьяне? — наугад спросил я, не зная толком, какие бывают крестьяне.
— Были казенные, государевы, — совершенно серьезно ответил собеседник, — а уже почитай тринадцатый год в крепости у помещиков Крыловых.
Диалог наш протекал неспешно и естественно, так, как будто мы говорили о самых обыденных вещах. Возможно, для него так оно и было.