Энни перебралась на другую сторону его лица. Снейп с незнакомой самому себе покорностью готовился уйти в мир иной.

«Никто не знает, что испытывают приговоренные в тот миг, когда совершается казнь. Иногда они спокойны, иногда они торопят своих палачей. Но палач профессионал, он точно знает, в какой момент опустить руку…»

Энни на секунду прервалась и сбросила с кровати чучело, оно упало на пол с глухим стуком и шелестом тряпок. Снейп не хотел открывать глаза. Все то же воспоминание подсказало ему, что тем, кого ведут на казнь, закрывают глаза, чтобы не видеть их страха. Или наоборот, но ему не хотелось видеть занесенное над ним лезвие бритвы.

— Ну, вот и все. Можешь открыть глазки!

И Снейп услышал, как Энни закрыла бритву и отложила ее в сторону.

Ничего не произошло. Это казалось бредом, и Снейп подумал — быть может, у нее бывают просветления? Или настроение у нее сегодня такое, что ему повезло. Или, может…

Да, определенно, решил он, настроение. Это было всего лишь успокоением, не имеющим с истиной ничего общего, но Снейп уже понял, что иногда лучше сделать вид, что истины не существует, и приоткрыл один глаз, потом второй.

Энни, продолжая улыбаться, водила теперь руками по его груди, все ниже и ниже, игриво стягивая одеяло, вот она уже добралась до живота. «Она положила бритву, — мелькнула мысль, — только не для того, чтобы ее взять именно сейчас?»

Но нет, ей было не до бритвы. Продолжая наглаживать Снейпа, она принялась расстегивать свое бесформенное платье. Делала она это медленно, нарочито медленно, дразня и не отрывая от Снейпа жаждущего взгляда.

Потом ей надоело, и она перестала тискать обессиленное тело, быстро расстегнула платье, встала, расстегнула его до конца и уронила на пол. Перед Снейпом была женщина если не в возрасте, то определенно за собой не следившая и оттого казавшаяся старше, рыхлая, бледная и абсолютно голая. Начиная от пупка, насколько мог видеть Снейп, шла редкая и вместе с тем обильная поросль темных коротких волос.

Энни выпятила вперед обвисшую грудь с расплывшимися, мягкими розовыми сосками и посмотрела на Снейпа.

— Ты всегда хотел этого, Сев, разве нет?

Снейп был готов поспорить на что угодно, что она ошибается, но он помнил о бритве и выдавил из себя ответную улыбку.

— Вот и хорошо.

В следующий момент он издал неприличный звук, потому что Энни с неожиданной ловкостью вскарабкалась на кровать и уселась прямо ему на пах.

— Сев?

Одеяло было как раз где-то там же, где и тяжелый зад Энни, может быть, чуть повыше. Снейпу это не нравилось, Энни тоже, и она заелозила, подскакивая и вытягивая одеяло.

Снейп был голый — к этому состоянию он начал уже привыкать, как дикарь. И он отдавал себе отчет, что обычно происходит между голым мужчиной и голой женщиной, и признавал, что полностью голыми для этого процесса быть необязательно. Он даже помнил, как он должен быть к процессу готов, но совершенно безразлично отнесся к тому, что готовности не было. Хотя все то же вредное подсознание тут же напомнило: его реакция неправильная, какая бы образина ни трясла перед носом мужчины сиськами, а уж тем более — ни терла бы о вялый член промежностью, отсутствие природой предназначенного прилива крови к нужному органу для любого мужчины — повод для паники. А он накачан какой-то непонятной гадостью, его пытается соблазнить неприятная, неухоженная, дурно пахнущая женщина с нездоровой психикой, он в стрессе, ему все равно.

Снейп взвешивал все за и против и склонялся к тому, что черт с ним, с приливом крови, и с тем, что он равнодушен к собственному падению. Те, кто истерил по похожему поводу — а внезапно Снейп вспомнил, что повод был нередко причиной даже для самоубийства, — просто сами не ходили по краю.

Снейп ходил. Тем более что пока он предавался размышлениям, Энни потихоньку свирепела. Она уже не поглаживала его грудь и живот, а царапала, и вжималась что есть силы в его пах и терлась, издавая при этом не то стон, не то рык. Снейп тоскливо смотрел на ее усилия. Лицо Энни покраснело, исказилось, рыжие волосы съехали набок, открыв серые, блеклые, ее собственные.