Я смотрел на нее и не знал, что ответить. Что если я ошибаюсь, и соседка ни о чем и таком знать не знает? Просто дружили по-соседски с довольно известным по району стариком, книгами наверняка обменивались, про кино всякое разговаривали?
«Три, большой государственный герб, средний и малый. Личный императорский, для цесаревича и так сказать общий малый», — в голове всплыла фраза библиотекарши про брелоки, и как хозяйка на них смотрели, и этот её вопрос про вторую безделушку. По любому что-то знает. Минуты две мы играли в гляделки, потом я отложил ложку и поднял руки, признавая поражение.
— Я думаю, Федор Васильевич знал намного больше, чем все мы вместе взятые, про подземные тайны нашего Энска. И фотографии это доказывают. На одной и вовсе… — тут я запнулся, сделав вид, что подавился и закашлялся.
Еще слово и проболтался бы про подвал, отрытый в парке Калинина. И ладно бы, выкрутился, но я чуть не ляпнул про то, что его найдут только в будущем. Я усиленно кашлял, Анна Сергеевна молча опустошала тарелку.
— Водички?
— Нет, спасибо, — отрицательно затряс я головой. — Уже все.
— Что ты обнаружил на фотокарточке? Отчего так удивлен?
И снова раз и под дых практически. Ну, бабка, ну зараза!
— Так место там странное снято. В парке возле танцплощадки. Я вроде все места знаю в городе, где модно в подземелья попасть. А на фотках несколько точек, о которых не слышал. Вот и думаю, притянута моя догадка за уши и сильно притянута, — сказал, а сам вытаращился на Анну Сергеевну, боясь взмах ресниц пропустить или движение губ.
— Все верно ты понял, Алеша, — отодвигая тарелку и поднимаясь, чтобы положить второе, улыбнулась хозяйка. — Федор Васильевич многое знал о тайнах города. Что-то в силу возраста хранил в памяти и собирал для потомков, о чем-то догадывался и искал доказательства. В некоторых вещах лично принимал участие, в том числе был одним из тех, кто рисовал первую карту Энских подземелий.
— Не может этого быть! — выдохнул я возмущенно, решив, что соседка архивариуса надо мной решил подшутить.
— Что именно не может быть, Алеша? — поставив передо мной тарелку с наваристой гречневой кашей и гуляшом, уточнила хозяйка.
— Ну… что сам рисовал. Это ж сколько ему лет? Судя по бумаге, которую мы нашли, она как минимум нарисована до революции. На столетнего старца Федор Васильевич никак не тянет. Не тянул, — исправился я и потянулся за тарелкой.
— До ста лет ему еще жить и жить… — Анна Сергеевна запнулась, прикрыла глаза на пару секунд. — Мог бы… Да вот видишь как все обернулось… Говорила ему, подожди, не торопись, успеешь. Так нет же, упрямый черт старый! — сердито смахнув непрошеную слезу, проворчала женщина. — Ты знаешь, к нему накануне того дня, когда он с лестницы упал, кто-то приходил. И как назло меня дома не было. И Власьевна умотала куда-то с внуком. А я потом пытала его, да так и не допыталась, кто был и что за срочность приключилась. А он оказывается давно про тебя все вызнал. Да все тянул, тянул, вот и дотянулся. Трудно мне, Лешеньк, поверить, что от сердца он помер-то, — вздохнула хозяйка. — Никогда он на него не жаловался. Точно знаешь, что инсульт? — уточнила, пытливо глядя в мои глаза.
— Точно, — кивнул я. — Девушка… моя, она студентка медицинского… это она распознала и кинулась врачей звать. Я спал, голова от удара просто раскалывалась. Мы с ним немного поговорили, познакомились. Он все про имя мое допытывался, точно ли я Лесаков Алексей Степанович. Ну а когда я в себя пришел и проснулся, Федор Васильевич отдыхал. Лена пришла и мы общались, а потом она вдруг говорит, что старик как-то не так лежит и лицо у него неправильное, ну и позвали медсестер, и вот…
Мы замолчали, каждый думая о своем.
— Анна Сергеевна, я ни черта не понимаю. Зачем ему мое имя? Что не так с моей фамилией? Да и Вы говорите, он меня давно отыскал, — я нахмурился, вспоминая дословно. — Нет, Вы по-другому сказали. Не отыскал. Все про меня вызнал, — я продолжал прямо смотреть в глаза собеседнице, боясь пропустить реакцию на свои слова. — Я ведь Федора Васильевича знать не знал. Да и в больницу случайно попал. Хулиганье постаралось. Могли ведь и в другую палату положить. Оно, конечно, по голове стукнули, мог и забыть часть прошлого. Да только сомневаюсь я. Уж больно старик харизматичный, да и профессия у него редкая — архивариус. Я бы точно запомнил. А так-то я сирота уже давно. Родители померли. Родных у меня никого нет. Ну или не нужен я им, а сам не знаю кого искать, может кто-то где-то и живет. Страна-то большая.
Я выжидательно уставился на Анну Сергеевну, что-то она скажет. Женщина молча поднялась и вышла их летней кухни. Ну, здрасте, приехали. Обиделась что ли? На что хотел бы я знать? Или ушла по-английски, не прощаясь. Намекает, что и мне пора честь знать? Так сказала бы, не дурак, ушел бы. Интересно, что же я такого сказал, на какую мозоль наступил? Я развернулся, глядя вслед хозяйке, желая понять, что мне-то теперь делать.
Черт, Леха, угомони свои таланты, особенно фантазию. Больно мнительным стал. Женщина дошла до колодца и принялась вертеть ручку, доставая ведро. Воды, что ли захотела? Так вот же целое ведро стоит. Елы-палы, компот… Компот в колодце. Мы с бабушкой молоко в нем остужали, а Анна Сергеевна компот спускает в холодок. Отличный повод взять паузу и подумать над тем, что от пришлого парня услышала.
Хозяйка молча разлила напиток по кружкам, и в абсолютной тишине мы сделали по первому глотку. Ненавижу такие игры. Развела тут тайны мадридского двора. Есть что сказать — говори, нет — не нагоняй тумана. Я начинал потихоньку закипать. Сначала старик толком не мог объяснить, куда записку спрятал. Что ему стоило, узнав мою фамилию, все сразу и рассказать? Так нет же, выпендрился, радуется, небось, сейчас на том свете, глядя на мои злоключения. Черт, нехорошо так думать, но зла уже реально не хватало.