— Стоп, кого наказали?
— Леш, ты как? — снова руки на лоб как же быстро она переключается из обычной девчонки в медика! — так, тебе срочно нудно прилечь! Немедленно!
— Нет, заканчивай, и тогда пойдем.
— Так, не спорь! — возмутилась девушка, но глянула на мое лицо и смягчила приговор. — Хорошо, давай компромисс: ты поднимаешься, и мы идем в палату, а по дороге я тебе все доскажу. Тем более, осталось немного.
— Хорошо, — я сцепил зубы и поднялся.
Метелики перед глазами летали со скоростью сверхзвуковых самолетов, голову сжимал обруч с шипами, в висках снова трудились неутомимые гномы. Я оперся на Лену, и мы медленно побрели в больничный корпус.
— Ты как, держишься Леш? — неподдельная тревога и участие, такое не сыграть.
Эх, Лена, Лена, что же ты так, с одного поцелуя и влюбилась?
— Держусь.
— Так вот, в папиных записках эта побочная ветка отслеживается вплоть до революции и последний представитель рода Лесли оказывается здесь, в нашем Энске, представляешь?
— Примерно, — проскрипел я.
— Хорошо, — обрадовалась чему-то Лена. — Осторожно, ступенька!
Черт, глаза разуй, товарищ Алексей! Чуть сам не упал и едва девчонку не уронил. Я распахнул пошире глаза, проморгался, и, тяжело переставляя ноги, одолел десяток ступеней, с тоской вспоминая четвертый этаж травматологии.
— Так, нам сюда! — скомандовала Лена и потащила меня куда-то в бок.
Я сдался на милость победительнице и просто шел, куда вели. Оказалось, девушка решила организовать доставку моей покалеченной тушки на лифте. Санитарка ворчливо открыла громоздкие железные двери, пропустила нас в кабину, захлопнула створки и нажала нудную кнопку.
Лифт дернулся, я поморщился от волны тупой боли, прокатившейся от темечка до лопаток. Умница Лена молчала при посторонних, и только в коридоре закончила торопливым полушепотом.
— Самое главное, когда этого нашкодившего Лесли изгоняли из рода, то запретили использовать дворянское имя, помнишь?
— Смутно, — пробормотал я.
Где-то сбоку послышался возмущенный смутно знакомый голос, но обернуться и посмотреть, кто зовет, не хватало сил. Я шел на последнем издыхании, глядя на раскрытую дверь своей палаты, мечтая упасть лицом в подушку, в темноту и, желательно, в прохладу, и не просыпаться до следующего утра. Все-таки, переоценил я свой новый молодой организм.
— Так вот, этому, хм, изгнанному отпрыску изменили фамилию, на простолюдинскую.