Мамы, привет!

При обычных обстоятельствах я бы не поехала к Эмили, не позвонив. Я попробовала дозвониться по городскому телефону. Никто не ответил. Когда-то Эмили дала мне свои ключи и попросила ключи от моего дома. Меня это просто поразило. Именно так поступают разумные взрослые мамы, плюс ощущение, что мы друзья по-настоящему. Ключи, которыми можно воспользоваться в крайнем случае. Или если ты с ребенком просто приехала в день, назначенный для совместных игр, слишком рано и никого нет дома. Сейчас именно такой крайний случай. Мне не хотелось вторгаться в личное пространство Эмили, но надо было убедиться, что она не сломала себе что-нибудь, не поранилась и не лежит больная, нуждаясь в моей помощи.

Я не могла привезти мальчиков. Вдруг я обнаружу что-нибудь ужасное? Мое воображение как с цепи сорвалось. Дом Эмили рисовался мне залитым кровью, как после визита Чарльза Мэнсона. Я представляла ее себе в ванне, полной крови.

Я решила остановиться у дома Эмили, когда ехала забирать мальчиков из школы.

Едва свернув на подъездную дорожку, я уже ощутила атмосферу чего-то опасного, жуткого. Накрапывал дождь, ветер шевелил листву на деревьях, и ветви словно шептали мне: не ходи, не ходи туда. Шучу. Я мама-рационалистка. Я не слышу, как разговаривают деревья.

Мне заметно полегчало, когда я заметила на подъездной дорожке машину Мариселы, домработницы Эмили. Марисела сказала, что уже заканчивает, это меня успокоило. Если бы Эмили была мертва или лежала беспомощная где-нибудь в доме, Марисела бы это заметила.

Марисела – сущий ангел. Если бы только она работала у нас! Но мы с Майлзом не можем себе ее позволить.

– Сеньора сказала, она уехала четыре дня, – сообщила Марисела. – Она сказала мне приходить убирать, а потом проверить, не хотят ли цветы воды.

Четыре дня! Какое облегчение!

– Вы не говорили с ней по телефону?

– Нет. Зачем? – мило улыбнулась Марисела. – Сеньора, с вами все в порядке? Хотите что-нибудь выпить? Поесть? Сеньора оставила прекрасные фрукты в холодильнике.

Прекрасные фрукты – хороший знак. Эмили намеревалась вернуться. Я попросила стакан воды, и Марисела ушла на кухню.

Странное чувство – сидеть на диване, где я провела столько часов с Эмили. Большой удобный диван вдруг стал ощущаться как бугристый и странный, как что-то, куда можно провалиться и потом не вылезти. Диванчик – венерина мухоловка. Я раздумывала, не поискать ли ключи к ситуации здесь, в доме.

Почему Эмили не сказала, что уезжает на четыре дня? И почему не перезвонила мне? Я знаю свою подругу. Случилось что-то ужасное.

Сидя в доме Эмили, я чувствовала себя как на иголках. Я все ждала: вот сейчас Эмили войдет и спросит, что я здесь делаю. Сначала я бы испытала облегчение, безумную радость, что вижу ее, а потом, может быть, вину, даже при том, что она предоставила мне более чем достаточно причин заглянуть к ней.