Окрестности Новосибирска, деревня Выселки

Байкал, алтайский шаман

Кровавая пелена неожиданно спала, раскаленный бубен вылетел из рук и, недовольно гудя, упал в блестевшую на розовато-золотистом солнце речку. Ютпу, щеря пасть, скрылся в глубине. Джутпа бешено кольнул колдуна в сердце. Обессиленный обас-юна упал на колени, подняв облако пыли. Бой прекратился. В гудевшем зареве черные сполохи огня смирели, отчаянно обнимая перекрытия, облизывая деревянные крыши. Байкал почувствовал еще один укол Джутпы. Фигурка накалилась, предупреждая хозяина об опасности. Черные, как пламя Эрлика, глаза Байкала пожирали бегущие по деревне затянутые в зеленое фигуры с автоматами, которые буквально выкашивали людей Байкала. То здесь, то там падали, захлебываясь кровью, чистые духом дети Тэнгри. От-Эне, встряхнув огненно-рыжими волосами, последний раз взглянула на колдуна сквозь пламя пожара и исчезла. Байкал тяжело дышал. Вдруг он вскочил, схватив большой охотничий нож, дико озираясь.

– Не поможет, черный, – раздался знакомый голос. – Уходи. Твои люди мертвы, а кто выжил – тех добьют. Детоубийц нынче судят строго.

От высокой сосны отделилась маленькая сгорбленная фигурка. Старуха Кымзаар, тяжело дыша, оперлась на увитый ленточками посох и насмешливо рассматривала буравившего ее взглядом колдуна. Белые волосы старой шаманки трепал свежий утренний ветер, и вся она была такая легкая, почти невесомая. Кругом сновали духи ветра, смеясь и щекоча утомленную траву, в дуплах тихо перешептывались успокоившиеся лесные жители. От старухи исходил Покой.

– Ты?.. Старая ведьма! Я убью тебя! – прорычал Байкал и бросился к Кымзаар, мысленно сдавливая худощавую старушечью шею. Он почти слышал хруст ломаемых позвонков, как вдруг споткнулся, выронив блеснувший на солнце клинок. Старая шаманка не шевельнулась. Она с грустной улыбкой смотрела на черневшую в клубах дыма деревню и на босоногого мальчика, грязными ручонками обхватившего ароматную плитку шоколада. Малец деловито вел по разрушенной алтайцами деревне здоровенного десантника.

– Обас-юна, уходи. Убивать тебя – только духов гневить. Уходи, добром прошу. Тебе не победить. Убьешь меня – это ничего, я старая. Нас Алтай-Ээзи рассудит. Оба мы черные, много зла творили. Уходи, сынок…

Байкал вскочил и, бешено вращая глазами, ударил старуху наотмашь. Кымзаар со стоном упала, посох, рассыпая искры, ударился о вековой ствол и со стеклянным звоном раскололся на части.

– Старая дрянь! – Шаман остервенело сдавливал горло старухи. – Наш народ страдает из-за этих проходимцев, собачьих отпрысков, а ты их кормишь! Тысячи погибли, когда ЭТИ сюда пришли! Они мучают духов, бьют животных, они варвары, пришедшие убивать, а ты их спасаешь? Ты, будучи заарином, проклинаешь свой народ и своими руками губишь его?

– Не… я… Т-ты… Убийцам детей духи не принесут удачи… – прохрипела старуха. Губы ее посинели, но она упорно смотрела в глаза черному шаману, пытаясь вытянуть из этой бездонной пропасти гнева хоть что-то, напоминающее душу.

Вдруг Байкал опустил руки и схватился за сердце. Мансыр был убит, и дух шамана, вернувшись, метался от боли, тянул хозяина в мир Эрлика. Он последним усилием воли оторвал от груди фигурку Джутпы и бросил ее в реку. Через мгновение шаман был мертв.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

– Привет честной компании!

– Во! Олега прышел! Захады, дарагой, гостэм будэшь!

– Зачем звали?