– Ты это, не быкуй давай, – обернулся ко мне рыжий капитан. – Трофеи были, да сплыли, когда вас взяли. Теперь вы у меня трофей.
В этот разговор никто не вмешивался, все слушали с интересом. Я решил не отступать, понимая, что не за Циммерманом сила сейчас. И вообще он зря с этим вылез, не подумал он. И вовсе не за трофеи на самом деле речь, мне надо показать, что за рыжим капитаном правды нет. Сделать так, чтобы он отступил, публично, при всех, показывая слабость своей позиции. Тогда и дальше легче будет, и наши слова всерьез воспримут.
– Да ладно! – отмахнулся я. – Щас я поверил, что все железо на тебе, если ты с живодерами не из одной упряжки. Сам же сказал, что не по твоей части, а значит, и имущество не по твоей. Они сами на потери спишут. Или все же ты их заслал людей в деревне стрелять и часть у вас одна? Тогда, капитан, объясняться надо. Вот перед ним хотя бы!
Я указал на молча сидевшего Санька, смотревшего на Циммермана так, что тот должен был просто бежать отсюда без оглядки.
– Объясняй, ты его мать зачем убил, а? А остальных в деревне Вяльцы? Мы же все видели, сами же покосили тварей ваших. И свидетелей полно, люди ведь ушли, они в Нижнем сейчас. Сотни свидетелей. Тебя ведь тогда вешать можно, как в Нюрнберге.
Циммерман отреагировал так, как я и ожидал, – выматерился, плюнул на пол и вышел из сарая широким шагом, сказав: «Да подавись ты! Я тебя самого, баклана, за яйца повешу».
Ага, подавимся мы. Жди. И яйца теперь лучше свои береги. Пределы любому злу есть, даже в глазах людей циничных и недобрых, к каковым я смело относил Рубцова. За ресурсы войну начать он мог запросто, а вот просто живодерствовать – не верится мне, это уже за гранью. А то, что Циммерман сейчас отступил, – это победа наша. И немалая. Мы уже не пленные в глазах того же бывшего полпреда, а те, кому есть что предъявить. Большая разница. Нас беречь надо, мы ведь еще и полезными оказаться можем.
– Ну что сидим? – спросил Белов. – Выходим. Транспорт сдаете под арест, личные вещи получаете. Валера, точно гарантируешь?
– Без базара, – кивнул тот и спросил меня: – Не подставишь ведь, а?
– Не беспокойся, – сказал вдруг Зудин. – Мы теперь до продолжения разговора сами не уедем. Кстати, Сергей Владимирович! – окликнул он Рубцова.
– Слушаю, – обернулся тот.
– Я бы на вашем месте еще и от ГУЦа людей привлек, – сказал фээсбэшник. – Они территорию у бандитов отбили, пленных взяли, так что упростят процесс переговоров очень сильно. Вся информация по обстановке в Вятской губернии у них.
– Хорошо, спасибо.
Александр Васильевич Пасечник
Тимохин запирался недолго, минут десять с того момента, как Усимов с одним из помощников и человеком от Салеева его заместителем майором Баталовым вошел к нему в комнату – бывшую подсобку в подвале административного двухэтажного здания на отшибе города, неподалеку от военного аэродрома Мигалово, которое теперь перестраивали в совместный КП. Наверху шумели, стучали молотками, время от времени визжала пила, распиливая плитку, пахло штукатуркой и кирпичной пылью, и никто понятия не имел, что сейчас происходит под толстыми бетонными перекрытиями подвала.
Тимохин с виду никак не походил на злодея – очки, жидкие волосы, растрепанная борода, скромный свитер и джинсы. Самый типичный представитель московской интеллигенции из тех, что выросли на Высоцком и Окуджаве, разве что по возрасту не подходящий под понятие «шестидесятник»: Тимохину чуть больше сорока лет.
Еще он боялся. Боялся так, что с трудом говорил, и руки тряслись. Чтобы его хоть как-то успокоить, а заодно и помочь в откровениях, хитрый Усимов налил ему сто граммов водки, дав запить водичкой и закурить сигаретку. Натощак и на бессонную, полную ужасов ожидания ночь водка упала как доза скополамина. Тимохин заговорил и уже не мог остановиться.
– Николай впервые об этом года два назад заговорил, я тогда еще на кафедре работал. Сначала так просто рассказал, мол, есть такой вирус, который мертвецов поднимает… – Он судорожно затянулся сигаретой. – Будет, говорит, поднимать, такие работы уже велись раньше. Ну и все поначалу…
– А потом? – спросил сидящий напротив Усимов.