Тот рассмеялся, отошел от изгороди и направился обратно к хлеву. У самых дверей остановился, подобрал с земли несколько камешков, швырнул в Самуэля и с криком «Ха!» скрылся внутри.

— Мазила! — выкрикнул тот в ответ и припустил за ним.

Парни принялись носиться по хлеву. Самуэль все силился поймать Исайю, но тот каждый раз с хохотом уворачивался. Наконец Самуэль с разбегу напрыгнул ему на спину, и оба ничком повалились в свежее сено. Исайя ерзал под Самуэлем, пытаясь высвободиться, но смех совсем лишил его сил. Самуэлю только и оставалось, что повторять: «Ага, как же» — и улыбаться ему в затылок. Позади шумно дышали и фыркали кони. Похрюкивала свинья. Коровы звуков не издавали, лишь переступали ногами, позвякивая колокольчиками на шеях.

Они поборолись еще немного, но вскоре Исайя сдался, и Самуэль ослабил хватку. Тогда они перевернулись на спины и увидели прореху в крыше, сквозь которую лился бледный лунный свет. Обнаженные груди их тяжело вздымались, с губ срывалось хриплое дыхание. Исайя вскинул руку, словно пытаясь заслонить ладонью мягкое свечение, но то все равно просочилось между пальцами.

— Надо бы кому-то из нас крышу подлатать, — сказал он.

— Попустись уже. Хоть сейчас не забивай себе башку работой, — бросил Самуэль жестче, чем собирался.

Исайя обернулся к нему. Проследил взглядом очертания профиля: выдающиеся вперед пухлые губы, короткий широкий нос, торчащие во все стороны спутанные вихры. Потом перевел взгляд ниже, на влажную от пота грудь Самуэля, которую лунный свет облил серебристой краской. Исайя как завороженный следил, как она вздымается и опадает.

Самуэль ответил ему таким же нежным взглядом. Исайя улыбнулся. Ему нравилось наблюдать, как Самуэль дышит, приоткрыв рот, как поджимается его нижняя губа, а язык прячется за щеку, придавая ему шкодливый вид.

— Умаялся? — спросил он, тронув Самуэля за руку.

— Да вроде должен бы. А как будто и не.

Исайя подкатился ближе и прижался к нему. Кожа в том месте, где соприкоснулись их плечи, тут же взмокла. Шершавая ступня задела другую. Самуэля невесть почему бросило в дрожь, и он тут же рассердился на себя за такую открытость. Но Исайя его злости не разглядел, напротив, ему показалось, что Самуэль так и манит его к себе. Приподнявшись, он забрался на него верхом — Самуэль дернулся, затем расслабился. Исайя медленно, нежно обвел языком его сосок, и тот ожил у него во рту. С губ обоих сорвались хриплые стоны.

Как не похоже все это было на их первый поцелуй. Когда это случилось? Сезонов шестнадцать назад или больше? Временами года считать было проще, чем лунами, ведь та порой тоже проявляла строптивый норов и не показывалась на глаза. Исайя точно помнил, что в ту пору, когда они впервые замерли на нетвердых ногах, не смея от стыда поднять друг на друга глаза, яблоки висели на деревьях крупные и алые, как никогда. Сейчас он наклонился и припал губами к губам Самуэля. Тот лишь слегка отпрянул. С каждым поцелуем он становился податливее. Схватка, во время которой ему так хотелось придушить не то Исайю, не то самого себя, была позади, наступило перемирие. Напоминанием о ней остались лишь беспокойные искорки в уголках глаз и легкая горчинка в горле. Но и их вскоре вытеснило другое.

Они даже не дали друг другу раздеться до конца. Штаны Исайи застряли где-то в районе колен, Самуэля — болтались на щиколотках. Сгорая от нетерпения, они сплелись в стоге сена, яростно толкаясь друг в друга, и бледный свет луны освещал лишь подошвы Самуэля и темные бедра Исайи.

Наконец, оторвавшись друг от друга, они скатились с сена и распластались на земле в полной темноте. Страстно хотелось дойти до реки и выкупаться, но оба так вымотались, что двигаться было неохота. И они молча сошлись на том, что лучше полежат еще, по крайней мере, пока не выровняется дыхание и не утихнут спазмы, сотрясающие тело.

В темноте было слышно, как переминаются с ноги на ногу животные и как люди в близлежащих хижинах не то поют, не то плачут. И то и другое было вполне вероятно. Но отчетливее всего слышался доносившийся из Большого Дома смех.

И, хотя Самуэля отделяли от смеющихся как минимум две стены и довольно значительное пространство, он обернулся на звук и прислушался, стараясь различить голоса. Кажется, парочку даже узнал.

— Ничего не меняется. Лицо, может, и новое, а язык все тот же, — сказал он.

— Ты про что? — спросил разглядывавший крышу Исайя, обернувшись к нему.

— Про них.

Исайя набрал в грудь побольше воздуху, медленно выдохнул. И кивнул.