Ингмар воспользовался суматохой, царящей в замке, и вывел колдунью за ворота, набросив на нее дырявую попону, подобранную возле конюшни. Оказавшись на торжище, девушка резким движением сбросила попону, выпрямилась и, усмехнувшись, спросила:

– Скажи, господин, ты останешься со своим другом или пойдешь со мной?

– Не господин я тебе, пойду за тобой, куда скажешь! – датчанин удивился тому, что он произнес.

– Ты мне больше не нужен! Возвращайся к своему хозяину и забудь всё, что сейчас произошло.

– Но увижу ли я тебя снова? Как твое имя? Где искать тебя? – взмолился Ингмар, еще более удивляясь своим собственным словам.

– Ты и твои товарищи скоро окажетесь на острове снова, я тебе обещаю! Тогда и увидимся.

– Как я тебя найду? Я даже не знаю твоего имени!

– Меня зовут Хнот, – Когда девушка произносила имя, голос ее понизился и изменился, став грубым и хриплым, как шум водопада.

– Какое странное имя. У нас в древности так называли духов мщения, не знающих жалости, а ты на них не похожа.

– Я и есть мщение. А теперь ты всё забудешь! Прощай! – девушка дотронулась до лба датчанина здоровой рукой, тот упал как подкошенный, закатив глаза.

«Скоро пришельцы вернутся сюда, и роду Теслава придет конец! Тогда месть свершится полностью!» – голос ликовал.

«Ты будешь отомщена!»

«Они все умрут!»

«Твое проклятие многоголовому истукану исполнится, и он будет стерт с лица земли и забыт!»

Любомира, теперь уже окончательно превратившаяся в Хнот, обернулась к замку, злобно плюнула на землю, прошептала проклятие и побежала в сторону своего хутора.

Ингмар, окруженный детьми рыночных торговок, совершенно не понимал, как он оказался за пределами замка, да еще и лежащим на земле. Он резко сел, громко выругался по-датски, чем напугал детишек, которые разбежались, словно стайка потревоженных воробьев. Голова ужасно трещала, как после трехдневной пирушки. Шатаясь, датчанин побрел в сторону ворот замка, проклиная всё на свете.

В тот момент, когда ратники вытаскивали бесчувственного Харлунда из темницы колдуньи, а Хнот покидала замок, Казимира, до последнего тихо лежавшая на своем ложе, вдруг с хрипом вздрогнула всем телом и резко села, отбросив расшитое покрывало, которым ее заботливо укрыла Матушка. Теслав и собравшиеся у ложа княжны домашние от неожиданности отпрянули, и не зря. Казимиру в прямом смысле слова вывернуло наизнанку – всё, что она выпила и съела, оказалось на ее ложе. Она в испуге обвела изумленных домашних глазами и схватилась за голову. В еще больший ужас ее привело то, что, отняв руки от головы, она увидела в ладонях клочья своих черных волос, прилипших к испачканным рвотой пальцам.

Теслав смотрел на дочь со смесью ужаса и отвращения. Прошло всего несколько мгновений, и перед ним сидела тень его красавицы-дочери, которая с криком снимала со своей головы локон за локоном. Кое-где уже показалась бледная кожа черепа. Казимира лысела прямо на глазах. Зловонье заполнило покои княжны, многие слуги и домашние, закрыв рукавами нос, выбежали прочь. Его дочь кричала каким-то диким и печальным криком, как стенала бы русалка, попавшая в силок охотников, в испуге перед сворой борзых, готовых разорвать ее на мелкие клочки. Казимиру рвало на ложе кровью и какими-то шевелящимися кусками, похожими на болотных лягушек. Отец в отчаянии закрыл лицо руками.

«Проклятая ведьма, это ее рук дело!» – пронеслось в голове у князя.

– Моего лекаря сюда немедля! – истошно крикнул Теслав, отворачиваясь от жуткого зрелища. – И ведьму тащите сюда тоже, она за всё заплатит!