— Товарищ полковник, я ни на миг не сомневался, что капитан Королев не может быть предателем.

— Когда его будут арестовывать… — начал Королев.

Родинов вопросительно посмотрел на него.

— Вы хотите участвовать?

— Да, если можно.

— Посмотрим. Сначала его нужно найти. Конечно, это дело ЧК, но не думаю, что Ежов будет возражать. Уверен, у вас есть что ему сказать. На вашем месте я сделал бы то же самое. — Он повернулся к Семенову. — Семенов, а этот следователь оказался крепким орешком. Посмотрите на его лоб — с этими швами он похож на железнодорожное полотно.

— Полковник, товарищ Королев многому научил меня за эти несколько месяцев, что я работал в народной милиции. Меня поразили его верность долгу, а также логический и взвешенный подход к расследованию.

— Это высокая похвала, Королев, от человека, к которому благоволит сам товарищ Ежов.

В огненно-рыжем цвете рассвета поблескивали золоченые купола московских церквей, когда Семенов вез Королева домой. Они не смогли освободиться раньше, потому что пришлось разыскивать вещи Королева — он отказывался уезжать без своего зимнего пальто и валенок. Один из охранников-близнецов отвел их к коробке с вещами Королева, где помимо одежды лежал «вальтер» и записная книжка. В этот раз охранник был без ремня и босиком. На его разбитом лице застыло выражение ужаса и недоумения. Королев хотел было заехать ему по морде — его ухо до сих пор ныло от боли, — но решил, что охранника достаточно наказала сама судьба. Хотя, возможно, тогда его ударил второй близнец.

— Едем на «форде», как в старые добрые времена, — сказал Семенов, когда Лубянка в зеркале заднего вида стала совсем крошечной. Машина, в которой они ехали, была очень похожа на ту, в которой встретил свою смерть Ларинин.

— Берегись грузовиков, — буркнул Королев, и Семенов улыбнулся.

Обоим было как-то не по себе, разговор не клеился, поэтому они ехали в тишине.

В это утро на Красной площади должен был состояться парад в честь годовщины Октябрьской революции. На трамваях и автобусах были расклеены плакаты, восхвалявшие достижения пятилетки, силу партии и мудрость Сталина. Рабочие расчищали улицы, а колонна солдат стояла на Яузском бульваре, держа на канатах надувные фигуры в форме различных зданий. Вот кооперативный магазин, вот здание Центрального комитета партии, а за ним — кузница. Всего около сорока различных зданий раскачивалось на легком утреннем ветерке. На морозном воздухе солдаты выдыхали пар и дым папирос, и от этого казалось, будто воздушный городок плывет в тумане. Чуть дальше виднелись отряды пионеров с красными галстуками на шее. Они несли флаги и транспаранты, сбивая остатки листвы на деревьях. А за ними выстроилась линия коричневых танков, изрыгающих черный дым из выхлопных труб. «Интересно, как учителя заставят пионеров успокоиться, когда мимо будет проходить парадная процессия?» — подумал Королев. А может, танки как раз и стоят там, чтобы утихомирить молодежь в красных галстуках?

— Вы удивлены? — наконец спросил Семенов.

— Чем? Что ты оказался чекистом? Да. Хотя, оглядываясь назад, я понимаю, что следовало быть к тебе повнимательнее. С виду ты молод, но мыслишь как взрослый мужчина.

— Я выполнял приказ. Конечно, это не совсем по-товарищески — скрывать, кто я на самом деле. Но так мне приказали.

— Конечно. Если бы ты признался, что работаешь на НКВД, то не добился бы результата. Я не сержусь на тебя, Ваня. Младший лейтенант милиции не смог бы вытащить меня с Лубянки. Я очень рад, что ты оказался капитаном ЧК.

— Скажите спасибо Ясимову. Он позвонил мне и сообщил номер машины. Как только я узнал, что это машина Грегорина, сразу доложил обо всем Родинову. Легенда Грегорина рассыпалась, как карточный домик. Он просто рассчитывал на удачу, думал, что ему побоятся задавать вопросы. Если бы не Ясимов, мы бы никогда вас не нашли. Когда Грегорин приказал Чайкову после допроса отвести вас в комнату «Ж», это означало, что вас надо убить.

Королев как-то не задумывался над тем, что был на волосок от смерти. Да, он это осознавал в допросной, но как только туда ворвался Семенов, его мозг был занят другим — объяснениями и размышлениями.

Теперь же он ясно понял, что смерть тогда была очень близко.