Глаза Моники Ландж наполнились слезами.

— Когда я узнала, в чем его обвинили, я… я была поражена! Я не могу поверить в то, что он это сделал. Поэтому я приехала к вам. Мне нужно знать правду.

— Расскажите мне все о том, как вы познакомились. Чем он вас так зацепил, чем заслужил такого доверия и любви?

И, неожиданно для себя, Кэрол рассказала ей все. О своей жизни в мотеле, о матери. Рассказала всю свою жизнь, от рождения до сегодняшнего дня. Все, что она хранила в душе, в памяти, вдруг полилось из нее неудержимым потоком откровенности, остановить который было невозможно. Никогда с ней такого не было — вот так взять и выложить перед кем-то все свое прошлое, открыв избитую больную душу.

А эта совершенно чужая женщина молча ее слушала, согревая нежным добрым взглядом печальных, все понимающих глаз. Почему-то ей хотелось рассказать обо всем. Кэрол не ощущала стыда перед этой женщиной, который вызывала всегда у нее та жизнь. Даже то, что мать ее продала в тринадцать лет, она не смогла скрыть.

Когда она замолчала, Моника Ландж прикрыла лицо ладонями и горестно вздохнула. Кэрол достала из сумки статуэтку и поставила на стол перед ней.

— Посмотрите. Это он мне подарил. И сказал, что когда-нибудь я буду выглядеть такой же красивой и счастливой, как эта девушка.

— А ты счастлива… теперь?

— Не то, чтобы счастлива… Сбылось то, о чем я мечтала. Но моя мать — душевнобольная, убийца, запертая в психушке, куда все время грозилась отправить меня, когда я была маленькой. Она ненавидит меня, и я очень ее боюсь. Меня разъедает ненависть к той, которая погубила мою Эмми. Я тоскую по Эмми. А теперь еще и Мэтт… Все это омрачает мое счастье.

Слушая ее, миссис Ландж разглядывала статуэтку, и лицо ее медленно озарилось улыбкой.

— Я вспомнила эту вещицу! Он сделал ее для своей девушки, которая жила в Бостоне. Да, точно! Значит, не довез, тебе подарил. Узнаю своего мальчика, он всегда таким был. Минуточку, — встав, она вышла из кухни и вернулась через минуту с фотоальбомом.

— Вот, смотрите, это он маленький. Хорошенький, правда? А вот здесь уже постарше, — самозабвенно рассказывала она, показывая фотографии, которые Кэрол с интересом разглядывала.

— А это его отец, — женщина сразу как-то погрустнела, увидев на фотографии того, кого называла отцом Мэтта.

— А где он сейчас? — поинтересовалась ненавязчиво девушка.

— Он умер, в прошлом году.

— О, простите, — растерялась Кэрол.

— Мэтт всегда был очень добрым, ласковым мальчиком, и остался таким же, когда вырос. Мягкий, безотказный. И сердце у него чувствительное, всем открытое, а потому легко ранимое. Никогда я слова грубого от него не услышала. Его не возможно было не любить. Его любили в школе, и преподаватели, и одноклассники. И девчонки за ним всегда бегали. Но невезучий он по жизни, все время в неприятности попадал, все беды и проблемы к нему цеплялись. И ничего у него не получалось, за что бы ни взялся. Безответный такой — ему гадость сделают, подставят, обидят, а он слова не скажет. Все шутил да улыбался. Юморной был. Шутил, что, если на Землю упадет комета, то на его голову и ничью больше. Не унывал никогда.

— Значит, не убивал он этих детей?

— Ну, что вы! Он за всю жизнь мухи не обидел. А детей очень любил, просто души не чаял, и дети его любили.

— Тогда как же так получилось, что его обвинили в таких страшных преступлениях?