По мере взросления пелена стеснительности все чаще заставляла меня избегать скопления людей, садиться позади всех и мучительно размышлять, куда девать руки при ходьбе или разговоре. Нельзя сказать, что я был непривлекательным. Высокий, с черными блестящими волосами. «Красивый юноша, если бы ты только приподнял голову, чтобы люди увидели твой взгляд» – это если верить моей матери. Возможно, она была права. По крайней мере, все годы учебы в школе со мной пытались познакомиться девчонки определенной категории – зубрилки или те, которые сами не знали, чего хотели. По их словам, я был несколько долговязым, однако довольно привлекательным, даже сексуальным. Более того, по их мнению, было во мне что-то, с чем они хотели бы познакомиться поближе, некая головоломка, требовавшая своего решения.

Я бы тоже хотел поближе с ними сойтись. Однако Эш никогда бы этого не допустила.

Как бы она ни третировала меня, что бы ни вытворяла с другими, я всегда смотрел на нее как на свою сестру. В то время как она считала меня именно ее братом, рассматривая меня едва ли не в качестве собственности; даже не столько братом, сколько досадным довеском, рудиментом, постоянно напоминавшим ей о чем-то, от чего никак нельзя избавиться.

Но зачем обладать кем-то, кого не любишь?

Это был вопрос, над которым я размышлял все время, пока мы жили вместе, и потом, когда я остался последним из Орчардов. Почему, даже когда я стал взрослым, моя сестра довлела надо мной, не давая ни с кем сблизиться? Убежден, тут все дело в психологии близнецов. Я оставался для моей сестры единственной нитью, которая связывала ее с миром людей, той личностью, которой и она могла стать, если бы при нашем рождении принадлежала этому миру полностью.

И когда она молила меня не бросать ее там, в доме на Альфред-стрит, это означало, что и я сгорю в огне, дополнив ее смерть, как дополнял при жизни. И короткий промежуток времени, пока пожарные не выдернули меня из-под горящих обломков, я был мертв. Потом врачи «Скорой помощи» принялись реанимировать меня, я выкашлял гарь из легких и возвратился к жизни.

Впервые мы с Эш разделились. Там, где она оказалась, ей было ужасно одиноко. И она поклялась сделать так, чтобы и я тоже страдал от одиночества.

Она сама мне об этом сказала, прошептав в ночи. Этот шепот я слышал в струях воды, когда мылся в душе, голос ее звучал в мелодиях, провожавших меня на улицах во время долгих бесцельных прогулок.

Ты не должен был остаться здесь, Дэнни. Но раз уж остался, то будешь жить так, словно ты умер. Как я.

За последние двадцать лет сильнее всего угрозу со стороны Эшли я почувствовал дважды, когда пытался пригласить женщин поужинать со мной. В первом случае дама уже в ресторане спросила, кто эта светловолосая девушка, которая стоит у меня за спиной, и ушла, не дождавшись, пока нам принесут заказ. А во второй раз приглашенная мною женщина позвонила мне сама и сказала, что не сможет сходить со мной по причине внезапного недомогания. Однако по дрожи в голосе я понял, что моя сестренка заходила повидаться с ней.

Единственное чувство, которое Эш никогда не приходилось имитировать, – это ревность.

Итак, я закрыл двери в окружающий мир, отбросил мечты о дружбе, семье. Проявил осмотрительность и прислушался к ее угрозам. Казалось, это сработало.

Примерно на год-два посещения Эш стали не такими частыми. И я даже попытался убедить себя, что, может быть, моя сестра не более чем обычный призрак среди прочих духов. Да, конечно, назойливый, даже немного пугающий. Но необходимо запомнить одну вещь – призраки всего лишь мертвая материя, покойники, способные приобретать видимость. Стоит вам увидеть, что привидения ничего не могут сделать, как они теряют силу.

Однако я ошибался на этот счет.