Вторая попытка

Зрелище, увиденное мною, походило на страшный сон во сне, но его ужас подчеркивался ощущением реальности происходящего. Комната была такой же, какой я видел ее в последний раз, за исключением того, что в ярком свете, лившемся со всех сторон, исчезли тени и каждый предмет теперь был отчетливо виден во всех деталях.

У пустой кровати сидела сестра Кеннеди в той же позе, в которой мои глаза зафиксировали ее последний раз: с совершенно прямой спиной, в кресле, придвинутом к кровати. За спину, чтобы сидеть прямо, она подложила подушку, но ее шея была согнута, как у эпилептика в момент припадка. Она во всех смыслах этого слова окаменела. На ее лице не запечатлелось какое-либо особенное выражение: не было ни страха, ни ужаса, ничего, что можно было бы увидеть на лице человека, находящегося в таком состоянии. В глазах ни удивления, ни любопытства. Она попросту погрузилась в небытие; тело ее было теплым, она продолжала спокойно дышать, просто все, что было вокруг, перестало иметь к ней отношение. Постельное белье было скомкано, как будто лежавшего в кровати человека стянули на пол не раскрывая. Угол одеяла свесился на пол, рядом с ним валялся один из бинтов, которыми доктор перевязал поврежденное запястье. Чуть поодаль на полу лежали и другие обрывки бинтов, как будто указывая направление, в котором следовало искать больного. А лежал он практически на том же самом месте, где его обнаружили прошлой ночью, – у большого сейфа. И снова его левая рука была вытянута по направлению к сейфу. Но эта рука подверглась новому насилию: явно была совершена попытка разорвать руку рядом с тем местом, где был надет браслет с маленьким ключиком. Со стены был снят кривой кинжал в форме листа (один из тех, которыми так умело пользуются различные горные индийские племена), он и послужил орудием нападения. Было очевидно, что кинжал был отведен от руки в самый момент удара, поскольку только кончик кинжала, а не весь клинок коснулся плоти. Как оказалось, верхняя сторона руки была порезана до кости, и из раны ручьем лилась кровь. Кроме того, и старая рана на руке тоже была жестоко порезана или порвана. Из одного разреза толчками била кровь, как будто повторяя каждый удар сердца. У тела отца в луже крови на коленях стояла мисс Трелони, ее белая ночная сорочка была вся в крови. Посреди комнаты сержант Доу, в рубашке, брюках и в одних чулках без обуви, заряжал новые патроны в барабан револьвера, причем делал это отрешенно, механически. У него были сонные красные глаза, казалось, он еще не вполне проснулся и не понимал, что происходит вокруг. Несколько слуг с самыми разнообразными светильниками в руках сгрудились у двери.

Когда я встал с кресла и сделал несколько шагов вперед, мисс Трелони подняла на меня глаза. Увидев меня, она издала крик и вскочила с колен, указывая на меня пальцем. Никогда не смогу я забыть картину, которую она в ту секунду представляла собой: ее белые одежды все забрызганы кровью, которая, когда она поднялась, тонкими ручейками начала стекать вниз к ее босым ногам. Я уверен, что всего лишь заснул. То влияние, которое сказалось на состоянии мистера Трелони, сестры Кеннеди и в меньшей степени сержанта Доу, обошло меня стороной. Респиратор помог мне, хотя и не предотвратил трагедию, последствия которой предстали перед моими глазами. Сейчас я понимаю, и тогда сразу понял, какой ужас, помноженный на предшествующие обстоятельства, должно было вызвать мое появление. На моем лице все еще был респиратор, закрывавший рот и нос, волосы во сне взъерошились. Резко двинувшись по направлению к объятым страхом людям в таком виде в беспорядочно мелькающем свете, я, должно быть, выглядел странно и устрашающе. Хорошо, что я понял это и успел предотвратить еще одну катастрофу: детектив, перезарядив револьвер, действуя механически, уже поднимал его в моем направлении, когда я рывком сдернул с себя респиратор и крикнул ему, чтобы он не стрелял. Так же механически он выполнил мое приказание: в его красных глазах не было и намека на осознанность действий. Как бы там ни было, опасность миновала. Ситуация разрядилась самым банальным образом: миссис Грант, сообразив, что на ее молодой хозяйке всего лишь ночная рубашка, успела сбегать за платьем и теперь прикрыла им ее. Это простое действие вернуло всех нас к реальности. Глубоко вздохнув, мы обратили свое внимание на самое ужасное, что было в этой комнате, – на лужу крови, которая растекалась под телом раненого. Несмотря на кошмар этого зрелища, я обрадовался, потому что сам факт кровотечения доказывал, что мистер Трелони все еще жив.

Урок прошлой ночи не прошел даром. Многие из присутствующих уже знали, что нужно делать в подобных случаях, и через несколько секунд руки добровольцев накладывали жгут. Сразу же был отправлен человек за доктором, некоторые из слуг удалились. Мы подняли мистера Трелони на диван, на котором он лежал вчера, и, сделав для него все, что было в наших силах, обратили внимание на сестру. За время суматохи ни одна часть ее тела не пошевелилась; она сидела, как и раньше, – неподвижно, выпрямив спину, ровно и глубоко дыша, на лице ее застыла спокойная улыбка. Поскольку было понятно, что мы ничего не сможем сделать до прихода врача, мы принялись анализировать происшедшее.

К этому времени миссис Грант увела свою хозяйку и переодела ее, так что она уже вернулась в комнату в платье и в домашних туфлях, кровь была смыта с ее рук. Теперь она немного успокоилась, хотя ее продолжала бить дрожь, а лицо было белым как мел. Взглянув на руку отца (я держал жгут), она отвернулась и посмотрела на нас, переводя взгляд с одного лица на другое, как будто ища утешения и не находя его. Для меня было очевидно, что она не знала, с чего начать, кому довериться, поэтому я поспешил успокоить ее:

– Со мной все в порядке, я просто заснул.

– Заснул! – Она почти захлебнулась от негодования. – Вы спите, когда мой отец в опасности?! Вы же, кажется, должны были наблюдать за ним!

Ее слова не могли не кольнуть меня, тем более что она была права. Но я действительно хотел, чтобы она успокоилась, поэтому ответил:

– Просто заснул. Это, конечно, нехорошо, я понимаю, но вокруг нас витает нечто большее, чем «просто». Если бы это было не совсем так, я полагаю, что сейчас находился бы в таком же состоянии, как и сестра.

Она тут же перевела взгляд на странную фигуру, сидящую неподвижно в причудливой позе, как раскрашенная статуя, и ее голос смягчился. С присущей ей деликатностью она извинилась:

– Прошу меня простить! Я не хотела быть грубой. Но я сейчас в таком ужасном положении и так напугана, сама не понимаю, что говорю. Каждую секунду я ожидаю новых кошмаров, тайн и загадок!

Ее слова укололи меня в самое сердце.

– Не извиняйтесь передо мной! Я не заслуживаю этого! Я должен был дежурить и заснул. Все, что я могу сказать в свое оправдание, так то, что этого не хотел и старался избежать, но все произошло слишком быстро. В любом случае, что случилось, то случилось, ничего уже изменить нельзя. Возможно, когда-нибудь мы все поймем, но пока давайте попытаемся разобраться в этой ситуации. Расскажите, что вы помните.

Стремление вспомнить, что же произошло, казалось, вдохнуло в нее новые силы. Она собралась с мыслями и заговорила:

– Я спала и внезапно, как и в прошлый раз, проснулась от этого ужасного ощущения, что моему отцу грозит страшная и близкая опасность. Я вскочила с постели и бросилась в эту комнату в чем была. Тут было темно, как в чулане, но когда я открыла дверь, в комнате стало достаточно светло, чтобы я смогла разглядеть ночную рубашку отца, который лежал на полу у сейфа точно так, как и вчера ночью. Мне кажется, что потом на какую-то секунду я сошла с ума. – Она замолчала и поежилась.

Я перевел взгляд на сержанта Доу, который все еще бесцельно крутил в руках револьвер. Не отрывая рук от жгута, я обратился к нему:

– Сержант Доу, теперь расскажите нам, в кого стреляли вы.

Мой вопрос привел полицейского в чувство. Оглянувшись на оставшихся в комнате слуг, он сказал со строгостью в голосе, с какой обычно представители закона обращаются к незнакомым:

– Сэр, вам не кажется, что мы уже можем отпустить слуг? Так нам будет проще все обсудить.