— И ты поедешь? — я кивнула, — не сомневалась в твоем благоразумии. — скептически проговорила сестра, а затем, осмотрев меня, дополнила: — и чего сидишь? Не успеешь же! Сегодня, конечно, Рождество, но у него на чудеса всякие тоже лимит есть.

Я рассмеялась, притягивая заворчавшую сестру в объятия.

— Признайся, ты подрабатываешь эльфом.

— Ага, тем, что хлещет виски и ворчит на всех.

— Очень похоже, — усмехнулась я, а затем Вера буквально спихнула меня с кровати на пол, при этом старательно изображая милую улыбку, выходило не очень, потому что ухмылка так и просилась наружу.

— Объяснить все родителям?

— Уж будь добра, только без подробностей.

— Это без тех, из-за которых он выходил из твоей спальни? — она поиграла бровями, снова вызывая волну смеха. Я покачала головой, а затем, наспех попрощавшись с родителями, спихнула объяснения на сестру и, написав Ротчестеру короткое “я приду”, вылетела из дома, садясь в такси.

На улице уже стемнело, заставляя теряться во времени и постоянно косить глаза на часы. Такси, как назло, ехало так медленно, что я почти каждую минуту включала экран, чтобы еще раз посчитать, сколько десятков минут осталось до семи. И с каждым подсчетом их становилось все меньше, запуская стойкое ощущение, что я не успею. И я надеялась, что он тоже опоздает, потому что, словно проверяя мои намерения или нервы, связь пропала, превращая телефон в бесполезный кусок металла, а меня в комок нервного возбуждения, постукивающего по экрану.

И, как я и думала, машина остановилась в нужном районе, на десять минут позже, чем нужно. Я расплатилась с седовласым мужчиной за рулем, пожелала ему счастливого Рождества и вылетела из машины, быстрым шагом двинувшись в сторону входа в парк.

Сердце бешено колотилось в груди, отстукивая почти каждый мой шаг. Дыхание сбивалось, а мне хотелось расплакаться от всех нахлынувших чувств разом. Я сомневалась, соглашалась, порывалась развернуться и уйти, останавливалась, затем снова продолжала переставлять ноги. Надеялась, что он никуда не ушел, что он увидел мое сообщение, что дождался и что вообще пришел. Но все это вновь рассыпалось карточным домиком под дуновением ветра. Рядом с едва виднеющимися снежными ангелами никого не оказалось. Только два затоптанных силуэта, так четко отражающих то, что сейчас между нами осталось. Пустая скамейка, олицетворяющая то, что оказалось у меня в груди.

Он не пришел, и от этого становилось горько, заставляя чувствовать себя просто непроходимой, наивной дурой. И сколько раз мне нужно было обжигаться, чтобы понять, что ничего хорошего от этих чувств не будет? Сколько еще раз жизнь должна ударять меня лицом о землю, чтобы я поняла, что чудес не бывает?

Это было худшее Рождество из всех, что мне доводилось встречать, потому что именно в этот день, сегодня, я потеряла веру в чудеса и любовь.

Отец, мягко говоря, удивился моему появлению в дверях кухни утром. Кажется, мама ничего не рассказала ему про вчерашний вечер и свои открытия, за что я был безмерно ей благодарен. Он лишь поднял брови, пожелал доброго утра и, забрав чашку кофе, спрятался в гостиной с утренней газетой, как делал каждый раз, когда мама заканчивала свой завтрак. Это было одной из традиций их семейной жизни: они всегда вместе завтракали и ужинали. Встречали и провожали день. Всегда вместе, исключение составляли лишь командировки.

Я же половину ночи, а затем и весь день проверял телефон, надеясь, что она ответит. Каждое уведомление заставляло вздрагивать и мгновенно тянуться к телефону, за что несколько раз я ловил на себе возмущенный взгляд отца и почему-то радостный взгляд мамы. Это было хуже пытки, но раз за разом я читал все сообщения, обновлял мессенджер. А затем телефон просто замолчал, давая понять, что все, правда, кончено. Слишком поздно мудрый совет пришел в мою жизнь. Слишком поздно, чтобы в глазах Изабеллы выглядеть тем, кем я выглядел до этого. И если она считала меня самым настоящим говнюком, то я на сто процентов был с ней согласен.

Ни вкусный ужин, ни отец, даже не касающийся опасных тем, не пускали ощущение праздника в голову. Я был готов бросить все и поехать к ней, пусть хоть на коленях вымаливая прощение. Да, и я бы даже испортил дорогущий и любимый костюм, встав на колени, лишь бы она снова посмотрела на меня тем взглядом, от которого внутри строились целые города, и желание видеть ее улыбку как можно чаще распространялось с огромной скоростью. И осознание того, что я сам все испортил, делало только хуже, заставляя ковыряться вилкой в тарелке. Аппетита не было, как и желания участвовать в непринужденном разговоре за столом.

А потом телефон звякнул, от неожиданности заставляя едва не выронить вилку из рук. Под внимательными глазами родителей, тут же метнувшихся ко мне, я сунул руку в карман, чувствуя, как надежда пробивается сквозь страх. Мне так хотелось, чтобы это была она.

И, кажется, мое рождественское желание было исполнено, потому что на экране высветилось ее имя и короткое “я приду”.

Я подскочил из-за стола, бросив салфетку на стул, под непонимающий взгляд отца. Мама, кажется, сразу поняла, что к чему, потому что ее лицо озарилось понимающей улыбкой. Она тут же повернулась к мужчине, легко качнув головой.

— Я позвоню, — проговорил я, вылетев из кухни, захватил пальто и вышел из дома, надеясь, что успею вовремя.