— Какие звуки? — терпеливо спросил Карденас.

Дикий Дох на миг задумался.

— Примерно вот такие. — И, опустив правую ладонь, с силой шлепнул по гладкой мостовой. — Громкие, но приглушенные, словно по земле колотят чем-то мягким и тяжелым. До своей комнаты она добралась бегом. Этот Моккеркин, он дрался и с ее матерью. Сурци… — Инспектор кивнул. — Бил ее бывало не только руками, но и словами. По словам Катлы, мать говорила, что слова били больнее рук. Я пару раз встречался с ее мамашей. — Парнишка сделал бессознательный жест, означающий умеренно-непристойное одобрение. — Что за чудо, хомбер! — И поспешил сделать оговорку комплименту. — В смысле, для старой леди.

— Значит Моккеркин, бывало, бил мать Катлы. А может, и других людей. Еще что-нибудь? Как насчет самой Катлы?

Дох отвел взгляд.

— Я обещал не говорить, хомбер.

Карденас мог быть очень убедительным.

— Только мне, хомбер, — подался он к парню. — Обещаю, никуда дальше сказанное не пойдет.

И все же Дох колебался. Наконец, он придвинул рот вплотную к уху Карденаса. И от того, что он шептал, по коже инспектора пробежали мурашки. Карденас ничего не сказал, только выслушал и, когда дрожащий подкод закончил, выпрямился и серьезно посмотрел на мальчика.

— Она говорила, насколько часто это случалось?

Паренек отвел взгляд.

— Слишком часто. Раз в неделю. Иногда чаще. Она говорила, он называл это «дружничать». Говорила, ее трогали так, что ей тошно становилось, иногда она уходила в уборную и блевала. Но никогда не рассказывала. Никогда. Так что сам понимаешь, хомбер, — продолжал паренек, — почему она не очень-то обожала своего папана. Именно в этом все и дело, это-то и заставило ее мамашу свихрять при первой же возможности. Хотя, по словам Катлы, ее мамаша знала, что этот Моккеркин просто взорвется, когда выяснит.

— Так значит, они убегали. — Среди водоворотов мыслей инспектора начало смутно вырисовываться объяснение по меньшей мере нескольких ранее непроницаемых загадок. — От своего мужа и отца Катлы, этого типа Моккеркина.

Дох энергично закивал.

— По словам Катлы, ее мамаша больше года работала над их отрывом. Она готова была скорей умереть, пытаясь сбежать, чем хоть день еще прожить с тем хомбером. — Он знающе улыбнулся, готовый поделиться еще одной тайной. — Конечно, им требовалось на что-то жить. Поэтому ее мамаша, говорит Катла, сротала немного деньжат мистера Моккеркина.

— Сколько? — уточнил Карденас.

— Нонада[30], — пожал плечами парень. — Не уверен, что и Катла знает. Больше миллиона, меньше миллиарда. В любом случае это в общем тодо[31], чего она мне рассказала. Лишь что их было много. Достаточно, чтоб заставить папочку Моккеркина взбеситься сильнее, чем разозлился бы, просто выяснив про вихренье его женщины и дочки. Как я миро[32], эта чика Сурци респирает его личную жизнь, его деньги и его решпект. Хой, случись вдруг нечто такое со мной, я сам мог бы стать малость чересчур, сабе? И еще одно: сделали они это не в одиночку. Катла говорит, будто у ее мамаши был друг, который им помог. Один из самых близких деловых помощников папаши, какими б там делами тот ни занимался. — Он покачал головой. — Если этот чингарун Моккеркин и так уже не взбесился, то уж рогов, которые наставил ему партнер с его же женщиной, должно было хватить, как думаешь?

— Значит, Сурци сбежала с одним из партнеров Моккеркина, его дочерью и его деньгами. Катла рассказывала тебе, кем был тот партнер? Держу пари, его звали Джордж Андерсон.

Дикий Дох глянул на него с недолгим, но тем не менее желанным видом превосходства.

— Неверно эзе[33], федоко! Что до меня, то я никогда не видел этого хомбера. Но вот Катла, она как-то раз упомянула про него. Сказала, он, мол, был верным другом ей и ее мамаше, прежде чем они захомутали этого хомбера Андерсона. Буммер… нет, Бруммель. Хой, именно так. Уэйн, по-моему. Уэйн Бруммель.