Уже светало.
Егор остановил все часы в квартире и, присев за стол, спешно и с улыбкой, словно играя или шутя, написал предсмертную записку. Покончив с жизнью, он хотел жить вечно. Для него в этом не было ни малейшего намека на парадокс. Он связал судьбу с часами, а значит со временем. Время, как он давно решил, придумал сам человек, чтобы объяснить свое путешествие в пространстве жизни, бесконечном множестве статичных трехмерных картинок, по которым душа вынуждена перемещаться в одном векторе и доступных в полном количестве только Создателю. Огромный комикс, на одних страницах которого ты еще есть, а на других уже нет. Егор не хотел быть запечатленным в вечности больным и старым. Его целью стояло исчезновение, стирание из пространства всех возможных незнакомых еще рисунков с ним самим. «Пусть последние картинки будут ужасны, но их число значительно сократиться, — думал он. — Прекратив продвижение по этому чертову вектору, возможно, я смогу существовать по каким-то другим правилам, без изменения и старения. Пусть я стану чем-то что не умирает, пусть солнцем…. Хоть пуговицей. И это будет моей победой! И пусть веревочная женщина, богиня петли племени Майя, поможет мне довести дело до конца».
Он хотел остановить то, что люди назвали временем, хотя бы только для себя. Сейчас же слайды с изображенным на них Егором все еще продолжали меняться. Вот на этом он стоит на табуретке, а веревка цепляется за крючок для люстры. А на том, что идет спустя множество других, накидывает петлю себе не шею. Пролистав еще миллиарды картинок, желаешь этого или нет, натыкаешься на новую — безжизненное длинное тело, висящее на детской прыгалке, выпученные глаза и торчащий из открытого рта язык. Эту практически неподвижную уже картинку оживляла только летающая муха и дребезжащий, напевающий веселую песенку «Есть часы во всех домах. Тик-так!» телефон Егора.
В предсмертной записке бывшего соучредителя «Кnopf» а было сказано будто с улыбкой следующее: «В моем исчезновении Ватару Цуруми прошу не винить. Его книгу я все-таки не стал читать. Не ломайте голову над загадкой „Маленький Егорка в петельке удавился“.
Я всего лишь решил остаться здесь, вы же предпочитаете двигаться дальше. Вот и все. Прошу Алексея провести задуманный им флеш-моб именно во вторник, в день похорон моего тленного тела. И, пожалуйста, избавьте меня от слез, пуговиц и часов!»
После долгой уборки в тайной комнате, Алексей лег в кровать и заснул младенческим, беззаботным сном. Неслучайно говорят, что работа сделала из обезьяны человека. Причем именно физический труд, требующий, конечно, и определенного вклада в дело интеллектуальной составляющей. Если бы Алексей не придумал наиболее эффективный способ уборки, то возился бы с этими мелкими предметами как минимум до субботнего вечера и возможно процесс перерождения тоже несколько бы затянулся. А в чем отличие человека от обезьяны? Наряду с другим более важным, в том, что человек кроме первой сигнальной системы имеет вторую, позволяющую создавать образы, строить планы на будущее и впоследствии их воплощать. Именно эта способность была, как считал Алексей, временно утеряна и теперь успешно восстановлена.
Утром в комнату проникли солнечные лучи и наполнили ее теплом и светом детских воспоминаний. Сегодня Алексей чувствовал себя по-настоящему свободным — можно вставать, когда сам пожелаешь. Будильник с музыкой игрушечных пианино был предусмотрительно выключен. Только спать почему-то больше не хотелось. Алексей поднялся и босиком пошел в ванную комнату. Проделав обычные для любого человека утренние процедуры, торговец пуговицами надел ободок, чтобы волосы не лезли в глаза, и закрылся до обеда в секретной комнате. Сегодня хотелось творить и наслаждаться жизнью. Такое настроение нельзя было пропустить. Он даже побоялся выйти на улицу для привычной ему пробежки.
Доступная для всех часть конуры Алексея опустела, лишь драцена подслушивала у двери, пытаясь дотянуться до замочной скважины и удовлетворить врожденное любопытство.
Иногда дверь открывалась и появлялся озадаченный и задумчивый Алексей. Он смотрел куда-то вдаль, сквозь стены и предметы, был далек от места, где находился. Глаза казались остекленели, а уши ничего не слышат. Он улыбался и даже говорил вслух: «Неплохо! Неплохо. Совсем неплохо!» или хмурился, щипая себя за подбородок, и восклицал: «Чего-то не хватает!»
Когда зазвонил мобильный телефон, Алексей вышел из комнаты довольный и уже не такой потерянный и бессознательный. Он взял трубку:
— Да, Нюра! Я слушаю тебя.
— Леш, мне нужно с тобой поговорить. Я могу приехать? Ты не беспокойся. Я ненадолго.
— Нюрочка, может не сегодня? Я занят, — пробормотал Алексей, но вспомнив, что тоже хотел поставить точки над «i» в их отношениях, спохватился: — Хорошо! Приезжай ближе к вечеру. Давай поговорим и все обсудим. Ближе к вечеру!
— Жди, — в трубке послушались гудки.
Алексей выпил стакан воды и снова ушел в комнату, но спустя всего-то минут пять или десять, выскочил оттуда и раздраженный лег на кровать. Мысли о предстоящем разговоре поглотили его и не давали покоя. Он снова поднялся и заходил по комнате: «Ну, что я должен ей сказать? Неужели она не понимает, что не дает мне никакой возможности заниматься любимым делом? Анюта — она же привлекательная женщина! Но с ней я только теряю время. Все мое время. Если бы она родила мне ребенка. Если бы захотела родить сына… Были бы у нее хоть какие-то интересы, тогда может быть она смогла меня понять и мы бы жили долго и счастливо».
В дверь позвонили. «Ну разве это „ближе к вечеру“? Когда-нибудь она будет считаться с моим мнением?»
На пороге стояла Нюра. Она выглядела еще более привлекательной, чем неделю назад. Волосы были забраны в тугой пучок, глаза ярко накрашены, а губы почти незаметны. Защитного цвета парка, леггинсы, оранжевый (цвет, без которого Аня, вообще, себя не представляла) шарф, удобные кеды с травяным принтом и большой солнечный зонт.
Что такого привлекательно сегодня было в ней? Ощущение готовности слушать, молчать, не спорить, не говорить. Рот практически стерся с лица, и это давало надежду Алексею быть понятым. И именно этого молчаливого понимания не хватало раньше Ане, чтобы притянуть к себе мужа раз и навсегда. Природные цвета ее одежды, цвет весенней зелени и мягкого заходящего солнца сглаживал обычный требовательный и надменный характер этой женщины и пусть и обманом, но располагал к себе. А когда она расстегнула и сняла парку, избавляясь от пуговиц, которые, как всегда, отвлекали Алексея от ее персоны, бывший муж, поймав себя на вожделенной мысли и соответствующем взгляде, наконец, произнес:
— Проходи! Наверное, нам пора поговорить. Давно пора.
Аня молча зашла в комнату и села на стул. Женские духи с приятной свежей нотой березовой коры разбавили мужской тяжелый интерьер легкостью и кажущейся беззаботностью. Аня не произнесла не слова.