Теянов был не зря поставлен мной в конец церемонии. Он уже был включен в мой план Большого Исправления Ошибок. Я приколол орден к его желтому пиджаку, довольно мятому, и шепнул: «Попрошу вас задержаться. Обождите вон там, за колонной. Есть разговор». Поэт приосанился, выкатил грудь колесом и послушно кивнул.
Еле дождавшись, когда основная публика допьет разлитое на халяву шампанское, кокнет пару бокалов и, удовлетворенная, покинет Екатерининский зал, я пальцем выманил из-за колонны свежего кавалера ордена «За заслуги перед Отечеством» VI степени.
— У меня к вам, Святослав Юрьевич, маленькое, но о-о-очень ответственное поручение, — доверительно обратился я к поэту.
Не могу сказать, что Святослав Теянов вблизи выглядел лучше, чем издали. Скорее, наоборот. Для сочинителя любимой стихотворной строчки президента России у него был чересчур потертый и жалкий вид. От поэта исходил острый запах смеси одеколона с нафталином, а сам он внешне напоминал обшарпанного суслика: во время беседы он то и дело вытягивал шею вверх, озабоченно принюхивался, мелко-мелко тряс головой с зализанными остатками волос и иногда озирался по сторонам, словно искал норку.
— Я готов, господин президент! — Поэт-орденоносец с повадками грызуна сложил лапки по швам и замер в позе ожидания.
М-да, и на первый взгляд, и на второй — типичное старое чмо. Однако, подумал я, власти следует быть снисходительной к своим писателям. Не надо требовать от мастеров слова еще и внешности манекенщиков или выправки кремлевских курсантов. Пусть будет что-то одно. Приумножать литературную славу отечества вполне может и человек с мордочкой суслика. Вот Лермонтов, говорят, при жизни смахивал на хорька — и ничего: как только помер, стал великим поэтом и гордостью России. Может, и Теянов, когда склеит ласты, сразу с кладбища угодит в школьные учебники литературы.
— Хочу, чтобы вы написали для страны новый гимн, — сказал я.
— А нынешний куда? — встревожился Теянов.
— А на фиг, — беспечно сказал я. — С гимнами, Святослав Юрьевич, нужно поступать как с двигателями машин: завалил стендовые испытания — и все, привет, в топку. Вы же видите, по части драйва он оказался слабоват. Да и пассионарности ему не хватило. А в промахах мы упорствовать не станем. Так ведь?
— Так! — немедленно подтвердил старый суслик, вздымая трясущиеся лапки на уровень груди. — Так!
— Вот и отлично. — Я хотел потрепать стихотворца по плечу, но передумал: побоялся подхватить нафталинный запашок. — Непростой текущий момент требует текста побрутальней. Ваше «добро должно быть с кулаками» — блеск, это пойдет первой строчкой. И дальше пишите в таком же духе… Ну там железная поступь… сметем преграды… своротим скулы… надаем пинков… Вы любимец муз, вам и карты в руки. Возьмите за образец текст «Интернационала» — по сюжету там, конечно, хрень несусветная, но энергетика бурлит через край. Помните? Он и по ритму вам более-менее подходит. Никаких голодных и рабов, понятно, теперь не надо: государство не нянька и не собес. А вот решительный бой вполне можете упомянуть как метафору… Мы в кольце врагов или где?
— В кольце! — закивал Теянов, все больше воодушевляясь.
— Вот и приступайте, — повелел я. — Ваши старания будут оценены по достоинству, Россия — щедрая душа… Кстати, есть ли у вас какие-нибудь личные просьбы, помимо гонорара?
Суслик замялся. У него, конечно же, имелись интимные желания, но он не был уверен, вправе ли доверять их верховной власти. Похоже, за месяцы моей расслабухи народишко тоже успел подраспуститься. Растерял полезные навыки бить челом, припадать к стопам и уповать на высшую волю. Да уж, в нетрезвом виде я — сущая тряпка. Чуть-чуть не пробулькал великую сверхдержаву.
— Никогда не стесняйтесь просить у того, кто сильнее и могущественнее вас, — объявил я грызуну. — Подумайте сами: в силах ли мы упомнить, кто из вас в чем нуждается? Золотые рыбки и те требуют конкретных формулировок. Излагайте же, не тяните. Хотите новое корыто от Гуччи? Столбовое дворянство? Ну! Ввиду финансового кризиса вместо трех желаний сегодня выполняем два.
— Дачку бы еще одну… в Переделкино… — выдохнул Теянов. — Внучок, знаете ли, подрос, тоже поэт, хе-хе… Нуждаемся, так сказать, в расширении площади… а то цены на недвижимость…
— Считайте, вас уже расширили, — заверил я суслика. — Сейчас оставите у секретаря заявление на мое имя, и я подпишу. Если свободных площадей нет, выселим с ОМОНом какого-нибудь дармоеда. Много их к русской литературе присосалось… Какова будет просьба номер два? Только побыстрее, нам уже пора закругляться.
— Насчет Сергея Александровича бы… — невнятно и куда-то вбок забормотал автор будущего гимна. — Компетентным бы органам разобраться… Дать отчет… По вопросу безвременной смерти…
— Он ваш близкий родственник? — посочувствовал я грызуну.
— Сергей Александрович Есенин — умученный русский поэт! — с драматическим надрывом в голосе сообщил суслик.