– Она жива? – спросил он.
Я взглянула в ту сторону, где Аннунциата уложила Беатрис и теперь стояла над ней.
– Не знаю.
– Посмотри. Скажи мне. Я должен знать – я спас ее? Она жива?
Кое-как добравшись до Беатрис, я упала на камни рядом с ней. Солнце огненно-красным кругом садилось в море, и последние лучи окутали Беатрис будто бы божественным сиянием. Длинные распущенные волосы струились по широким плечам, а с лица пропало дикое выражение. Черты лица, хотя и пострадавшего в пучине, по-прежнему каким-то образом казались красивыми. Она напоминала уснувшую морскую богиню, лишь на миг прилегшую отдохнуть, но готовую немедленно пустить чары в ход.
Мягко стерев с ее губ песок и водоросли, я поднесла к ним ладонь, вопреки всему надеясь ощутить хотя бы намек на дыхание. Подняв взгляд на Аннунциату, я увидела, что она плачет, не сдерживая слез, и они свободно катятся по щекам.
У меня вырвался всхлип. Я повернулась к Эвану.
– Нет, – ответила я. – Ты не мог ее спасти. Твоя жена мертва.
Глава тридцать третья
Иногда мне снится, будто я снова в той морской пещере.
Эти сны обычно кошмары. Там я совсем одна. Вода заливается внутрь, поднимаясь все выше и выше, и мне никак не выбраться. Я даже не могу шевельнуться. Море вот-вот поглотит меня и утащит с собой навсегда.
Но иногда сон меняется, и я уже не одна. В пещере есть кто-то еще, я чувствую присутствие – и, не оборачиваясь, знаю, что это Беатрис. Солнечный свет окутывает ее сиянием, показывая ту самую золотую девочку, величественно идущую по подиуму, и я чувствую переполняющую меня радость.
Именно такой сон мне приснился сегодня ночью, и даже сейчас, утром, я еще в его власти. Утром, в день моей свадьбы.
Час назад я спустилась в Морскую комнату и какое-то время сидела в белом шезлонге, прежде принадлежавшем Беатрис в последний год ее жизни. Смотрела на бухту, которую она видела каждый день, и на скалу в форме сложенных в молитве рук. Ту, которую она называла Марией. С ее смерти прошло почти два года, но сон вновь оживил события того дня.
После ее смерти я не вернулась в Нью-Йорк, а решила остаться в Торн Блаффсе с Эваном, помогая и поддерживая его во время долгого и болезненного выздоровления. Несмотря на три операции, хирург не сумел спасти его левую ногу, ее пришлось ампутировать до колена и сделать протез. «Мы с Гермионой теперь пара», – шутил Эван. Доктор также ампутировал ему указательный и средний палец левой руки. Иногда мне кажется, что ему даже нравится такой пиратский образ. Но при всем этом у него оказались сильно повреждены нервные окончания, и этой рукой он почти не способен шевелить – потребовалось серьезно изменить конструкцию управления его самолетом и мотоциклом, чтобы он вновь смог ими пользоваться.
Его не судили ни за убийство, ни даже за попытку убийства.
Отис заснял, как Беатрис сама прыгнула в воду, а также то, как Эван героически бросился ее спасать, после чего всеобщее сочувствие и симпатия оказались на стороне Эвана, в особенности после того, как стало известно о его серьезных травмах. Окружной прокурор решил, что улики даже по менее серьезному обвинению были косвенными, и не стал выдвигать обвинения.
Рик Мак-Адамс пытался возбудить новое дело, утверждая, что Эван держал Беатрис в пещере в плену, и его марионеточное лицо крупным планом появлялось в каждой новостной программе, которая только соглашалась его пригласить.
– Монстр! Социопат! – кричал он, используя весь свой давно известный хит-парад обвинений, но не мог слепить ничего путного. И выставленный Эвану гражданский иск он тоже проиграл, но сомневаюсь, что он оставит свои попытки.
Эвану в самом деле пришлось продать множество своих активов, чтобы заплатить многочисленным кредиторам: викторианский особняк в Сан-Франциско ему уже не принадлежал, как и собственность на острове Барбадос. Один из двух самолетов, тот, что поменьше, «Бичкрафт», тоже пришлось продать год назад. Ему пришлось также оставить свой пост в совете директоров «Дженовэйшн Технолоджис» из-за нарушений этических норм и займа под залог поддельной картины, а также из-за подделывания подписи Беатрис.