Сэм остался в кабинете один. Он снова набрал код и команду: «Вывести на экран все перемещения денег со счета».

Аккуратные столбики цифр высветились на мониторе, и Сэм принялся изучать их, проверяя, когда, куда и кем переводились деньги Майка Рендока, и когда и от кого они поступали на счет.

А Карл, устроившись на своем рабочем месте, снял трубку телефона и, набрав номер, дождался, пока ответят на том конце провода. – Алло, Энди? Это Карл Брюннер…

Спектакля, хуже этой «Последней весны», Сэм еще не встречал. Кое-кто утверждал, что молодой режиссер, ставивший его, – гений и опережает время. Но к середине первого акта Сэму захотелось найти этого парня и посоветовать ему лет на десять-пятнадцать оставить это нелегкое занятие и пойти поработать уборщиком в ресторанчик где-нибудь на окраине. До тех пор, пока время его не догонит.

Это было длинное и безумно нудное зрелище. Герой, тупой и слащавый до ломоты в зубах тип, пытался женить на себе героиню, произносил длинные напыщенные монологи и бил себя в грудь, заливаясь слезами.

Сэм заскучал и к концу первого действия благополучно погрузился в сон. И, если учесть, что спектакль закончился около одиннадцати, он успел хорошо отдохнуть. Аплодисменты были жиденькими, и выходящие на поклон артисты имели жалкий вид.

Выбравшись на улицу, Сэм зевнул украдкой, закрывая ладонью рот, повернулся к Молли и преувеличенно бодро заявил:

– Да. Мне понравилось. – Он покосился на Молли и заметил, как она улыбнулась. – Хорошая постановка. Смотрел не отрываясь.

– Я уж почувствовала. – В тон ему ответила девушка. -Дайне только я. Твой храп раздавался по всей ложе.

Сэм развел руками, что должно было означать: «Каюсь. Каюсь».

– Что там слышно про мои работы? – Продолжала Молли.

– Твое имя упоминалось шесть раз. – Ответил он, вспомнив заметку в «Нью-Йорк тайме».

– Шесть раз упоминалось. А что говорилось-то? Серьезно. Я собираюсь выставить еще две работы, а «Нью-Йорк тайме» – очень серьезная газета.

– Молли, то, что пишет «Нью-Йорк тайме» – ерунда. -Жестко заявил Сэм. Он прочел заметку и понял, что критики очень осторожно отнеслись к новому имени. Нельзя сказать, что ее ругали, но и не хвалили. Этакий снисходительный тон. Мол, поглядим, что ты еще сделаешь, малышка. – Там критики – это молокососы, которые только что закончили школу искусств.

Они свернули в темную улицу. Можно было бы и обойти ее, но тогда пришлось бы делать крюк в три квартала. И они, когда ходили в театр, а случалось это довольно часто, всегда возвращались одной и той же дорогой, через эту самую темную улицу. Здесь, конечно, горели фонари, но их было настолько мало, что от света, казалось, становилось только темнее.

– Этой газете, между прочим, сто восемьдесят лет. -Продолжала разговор Молли.

– Да наплевать сколько ей лет. Я все равно читаю там только про спорт. – Сэм замолчал. Несколько минут они шли, не разговаривая.

«И чего я так набросился на эту газету? – Подумал он. -Черт, как бестолково получилось».

Молли шла размеренным шагом, глядя себе под ноги, и Сэму показалось, что она обиделась. Он ошибался, она просто думала. – Твои работы прекрасны. – Мягко, словно извиняясь, сказал Сэм. – Какая разница, что там думают другие? Главное, что я думаю. А я думаю, что они просто великолепны.

Он опять замолчал, и в наступившей тишине отчетливо прозвучал голос Молли: