Сказать было легко. Но поводов нервничать насчитывалось множество. Вдруг угомонившийся Давид, словно готовящий новый способ добраться до нас — был главной причиной моей психологической нестабильности. Но мне не хотелось портить наше утро мыслями о недостойном мужчине. Тем более что другой мужчина умело ограждал меня от Давида.

— Я пока не совсем готова выходить.

— Тогда можно вызвать на дом педиатра. Все решаемо, Дана.

— Да, я знаю, — накрыла его руку своей ладонью, заметив как оживился Герман, видя подаренные кольцо на безымянном пальце. — Но кормить Марка грудью, словно особая связь с ним. Прочная, важная…

— Ты замечательная мама и ваша связь никуда не исчезнет. И я, если тебе конечно, интересно, — уголков губ коснулась вымученная улыбка. — Никуда не исчезну. Даже если ты когда нибудь решишь, что мы поторопились и захочешь вернуть свободу.

Я состроила ему грозную гримасу. Что он такое говорит? Свое решение я приняла взвешенно! Согласилась на брак с ним, не потому что он станет прекрасным отцом для Марка… Хотя это тоже была одна из причин. Но еще я доверяла чувствам. Герман стал для меня опорой, защитником, олицетворением мужества. И я с каждым днем все сильнее влюблялась в этого мужчину.

Сжав его ладонь, посмотрела в его глубокие карие глаза. Выдохнула слова любви и благодарности и он тут же впился в мой рот губами.

Подобные завтраки теперь стали нашей традицией. И ночи, как была минувшая — тоже.

Две недели пронеслись, как один сказочный день. Подготовкой к свадьбе мы не занимались, решив, что просто распишемся. Правда Герман все равно настоял на том, что я должна быть в белом платье и полностью соответствовать образу невесты.

Не знаю… Кого он хотел порадовать. Меня — потому что каждая девушка мечтает о белом платье. Или все-таки он сам хотел наблюдать меня в нем. Герман никогда не был женат, и это было для него важно. Поэтому сдалась и вот уже две недели к нам приходила портниха, занимающаяся пошивом моего платья.

Давид так и не объявлялся, а я делала вид, что забыла о нем. Подарки тоже в одночасье прекратились. Однако потраченные нервы окончательно лишили меня молока. А приходящий к нам домой педиатр, заверил, что это не так уж и критично.

Теперь Марк кушал смесь, которую всегда готовил для него Герман. Он полностью растворился во мне и Марке, лишь иногда посещая свою клинику. В шутку бросал, что это- его заслуженный отпуск, когда я настаивала на том, что он не должен забывать о своей работе. Умный мужчина, вложивший много сил в бизнес, наверняка воспринимал его, все равно что ребенком. Мне не хотелось, чтобы Герман забросил своего «старшенького». Ну а Марка, я уже мысленно называла «его сыном», правда вслух пока не решалась.