— Как только я узнал, что ваше величество прибыло сюда, близ Петербург, я сразу же велел седлать сани. Мы закончили Ладожский канал! Теперь перед вашим величеством открыта дорога к соседям безопасная, не в пример той, что шла по постоянно волнующемуся Ладожскому озеру.

— Да я в курсе, — я действительно был в курсе. Ладожский канал, в обход постоянно штормящему Ладожскому озеру был начат еще при Екатерине, если не при деде и построен весьма кстати. Он существенно сократил путь к некоторым странам Европы, что практически сразу оценили купцы как наши, так и иноземные. — Это чрезвычайно похвально, и я лично благодарю вас, Христофор Антонович, за верную службу. Извини, но орден пока не дам, траур у меня, сестренка любимая скончалась, упокой Господь ее светлую душу.

— Благодарю, государ, но я не для орденов стараюс. Только для страны, приютившей старого бродягу и ее императора, — я аж улыбнулся. Не знаю почему, но было забавно слышать, как иностранцы не могут смягчить некоторые звуки. Но, черт возьми, они стараются. Они действительно стараются и в конечном счете сделали для своей второй родины гораздо больше, чем некоторые доморощенные. Это я про Долгоруковых задумался. Нет, чтобы вон Миниху помогать армию восстанавливать и Петербург строить, мы лучше почерк царя подделывать будем учиться. Оно же понадежнее будет. А самого царя на охоту, да по бабам, чтобы вопросами лишними не задавался. Но Миних продолжал говорить, и я заставил откинуть в сторону тяжелые пораженческие мысли, и включился в беседу. — Нужны корабли! Нужны корабли для речного флота и для флота! Зачем, спрашивается, я строил этот канал, если по нему в итоге не будут ходить корабли?

— Нужны, — я кивнул, откинулся на спинку кресла и сложил пальцы домиком. Ну, ничего нового он мне не открыл. Корабли нужны. Да, много чего нужно, но где взять на все эти нужды обеспечение? — Я разве спорю? Но на что мы будем их строить? — задал я Миниху вполне риторический вопрос, который не требовал ответа. — Петербург высосал из казны все, до копейки, и согласись, Христофор Антонович, это еще не все траты на город великого деда моего! — это была неправда, что денег совсем нет, но казна действительно находилась в плачевном состоянии. Это было первое, что я сделал, когда прекратил истерить — послал запрос в Верховный тайный совет о нашем финансовом состоянии, лично Голицину. На этот запрос Дмитрий Михайлович отписал мне весьма подробный отчет, из которого я сделал вывод, что история, как и статистика — вещи весьма управляемые, и Петр второй, может быть, и хотел что-то сделать, но не мог из-за банальной нехватки денег. При этом он ничего не скрывал, ну а чего скрывать-то? Можно подумать тринадцатилетний сопляк что-то там в том отчете поймет. Ясно же как божий день: отчет для чего-то понадобился или Остерману, или Долгорукому, а вот зачем, это пусть они между собой выясняют, авось глотки друг дружке перегрызут. Но факт оставался фактом, дебет с кредитом не слишком сходились. При этом перекос шел именно что со строительства, которое, согласно отчета, не прекращалось ни на минуту. Только вот новых построек я что-то не наблюдал, особенно в Москве. А вот куда на самом деле эти деньги девались, вопрос на миллион. И этот вопрос я задал уже Головкину в письме, встречаться очно мне пока было боязно. Тот тоже, скорее всего подумает, что этот отчет на самом деле нужен не мне, а кому-то еще. Ну и пускай пока так думает, от меня что, убудет, если мне кого-нибудь еще в фавориты запишут. Пущай Ванька поволнуется, да и высмотреть попытается, кто это на его место метит. Я конечно, как мог, навел справки, но все, что мне удалось узнать, Головкин был на ножах с Долгорукими, а так как именно он занимал место канцлера, то и ответ держать было ему. При этом в письме я настоятельно рекомендовал не озвучивать его при Верховном тайном совете, а действовать единолично. Вот и узнаем, как именно Головкин воспользуется дружеским, в общем-то, советом. Ответа я пока не получил, но, подозреваю, канцлер просто не может сообразить, сколько нулей в копилку казнокрадства отписать Долгоруким, и сколько уменьшить у себя. Но, как бы то ни было, точная сумма, оставшаяся в казне, была мне известна, и там точно не было средств на строительство флота — ни речного, ни морского, никакого.

— Это не может быть, — Миних нахмурился. Он тоже умел считать деньги, и не понимал, как его детище внезапно сделалось таким затратным.

— Может, еще как может, — я пристально посмотрел в его открытое лицо, сейчас нахмуренное. Похоже переживал искренне и если и воровал, то очень умеренно, так, что на итоговом состоянии казны это точно не отразилось. Вот тот человек, на которого я могу в случае чего положиться. Скорее всего. Но, может быть, и нет. Я понятия не имею, чью сторону занимал Миних. Он всегда был себе на уме, и о чем он думает прямо сейчас, не стоит даже и гадать. Но, все же нужно посмотреть на его реакцию. Если он справится, если я переживу этот год, если… Как много этих «если», но задел на возможное будущее необходимо создавать прямо сейчас.

— Нам нужен флот, — упрямо сжав челюсти повторил Миних. Он понимал, что с одной стороны момент не слишком подходящий, но с другой, когда и где он мог еще застать императора одного и в настроение «делайте, что хотите, только оставьте меня в покое», а не окруженного сворой друзей сердешных, шепчущих на ухо, что де, ну его флот, поехали лучше на охоту, и вообще кутить? Поэтому он решил не сворачивать с полдороги, даже, если окончательно испортит отношения с государем. — Ладожскому каналу нужен флот. России нужен флот! Любой, но позарез!

— Денег нет, — так же упрямо ответил я, внезапно поняв, что, даже, если деньги и были бы, я все равно ответил бы: «Нет, денег нет». Мне очень было нужно убедиться: отступит, или нет? Будет думать, как выкрутиться из ситуации, или тупо вернется в Петербург, ждать, когда на него блага со стороны государя-императора свалятся? Мы почти минуту боролись взглядами, и я одержал свою маленькую первую победу — Миних первым отвел глаза и задумчиво вперил их в окно, наблюдая, как я недавно, за застывшем в искристом снежном великолепии парком. Воцарилась тишина, которую хотел было прервать Остерман, но, встретившись с моим шальным взглядом, проглотил то, что вертелось у него на языке. Наконец Миних снова перевел взгляд на меня.

— А если… — Он запнулся, но затем решительно продолжил. — Если я изыщу деньги?

— Тогда они ваши, — я сел прямо. — Если, Христофор Антонович, ты изыщешь необходимые на строительство средства, то, вот вам крест, ни одна копеечка не уйдет на сторону, все будет вложено в корабли, стройте свой флот речной, морской, да хоть «Титаник» отгрохайте, чтобы он полностью Ладожский канал собой занял, прости Господи, что вслух подумал, ни словечка против я не скажу. Вот, Андрей Иванович будет свидетелем наших с тобой договоренностей.

— Тита… Что? — Миних недоуменно переглянулся с Остерманом, который только плечами пожал.

— Да корабль огроменный, чтоб как титан среди кораблей был, — вздохнув, перевел я непонятное слово. Нужно следить за языком, хоть они и иностранцы, но тоже могут что-то заподозрить. Я же сюда как раз приехал учиться говорить, как никак.

— Над этим, конечно, можно порассуждать на досуге, но не ко времени пока. Да и зачем такой корабль вообще нужен? — Миних расслабился и даже позволил себе развалиться в кресле. Дело было сделано, обещание, хоть и не слишком надежное, Петр уже нарушал данное слово неоднократно, получено. Раз не отказался на этот раз категорически, то в любом случае можно будет дожать, а значит можно порассуждать на отвлеченные темы, пока не выгнали. — Скажи, государ мой, когда Витус Беринг вернется с победой над льдами северных морей, что ты намерен будешь предпринять?

Что-что, Аляску к рукам прибрать, и никаких продаж и сдач в аренду, самим пригодится, что же еще? Но вслух я ничего подобного не сказал, лишь развел руками.

— Не знаю пока, Христофор Антонович. Беринг еще не вернулся, откуда нам ведомо, что за вести он привезет? Кабы и нет там ничего, кроме льдов непроходимых. Как вернется, так и спросим, а там и решать будем, что с его ответами делать.

— Сие речь не мальчика, но мужа, — Миних поднял палец вверх, впервые с некоторой долей уважения посмотрев на начавшего вроде бы взрослеть императора. — Да простит меня государ император, но горе пошло тебе на ползу. Великая княжна смотрит на тебя с небес и гордится.

— Я бы очень хотел в это верить, Христофор Антонович, очень сильно хочу в это верить, — я печально улыбнулся и повернулся к Остерману. — Андрей Иванович, а ты пошто сидишь, словно не родной? Тебе и сказать на вести Христофора Антоновича нечего что ли?

— Я бы сказал, что ты начал взрослеть, государь Петр Алексеевич, — Остерман отвесил мне легкий полупоклон. — И я от имени Верховного тайного совета могу выразить надежду, что по истечении глубокого траура, ты намереваешься снова посещать наши заседания без различных отговорок и оглядок на кого бы то ни было? — я кивнул, почему бы и нет? Посетим, послушаем, о чем они там заседают. — Это ошень, ошень радостная весть.

Я заметил, что, когда Остерман волновался, то его акцент звучал отчетливее. Не понятно, с чем это было связано, но запомнить данное обстоятельство не помешает, возможно, это знание мне когда-нибудь пригодится. Я повернулся к Миниху, который наблюдал за нами с расслабленной полуулыбкой.

— Христофор Антонович, если не секрет, а где ты хочешь начать поиски денег на так необходимый всем нам, и Российской империи флот?