– Это пар, выходящий из котелка, в котором я помешивала варево.

– Гороховый суп? Картофельное пюре? Бульон с клецками? Из какой такой впечатляющей жидкости предстало тебе мое героическое будущее?

Моя фея молчит, уставившись на могилу.

– Скажи мне!

– Варенье с виски.

– Ты хочешь сказать, что в твоем вареве был виски?

Фея кивает.

– Ну, теперь я испытываю облегчение. Это все объясняет. Видимо, когда ты понемногу добавляла виски в котелок, то время от времени пробовала, хорош ли попался виски. Потому что недавно вернулась домой после нервного визита ко мне и терзалась в мыслях, чем закончатся наши отношения.

Моя фея не отрывает взгляда от кучи земли в снегу, и я понимаю, что попала не в бровь, а в глаз. Тем лучше. Если видения явились фее, когда та была в алкогольном опьянении, тогда ничего из того, что она предсказывает, не может произойти.

Мы благоговейно стоим перед могилой – в абсолютном безмолвии, и лишь слышно, как под тонким слоем льда тихо журчит река.

– Мне совсем не нравилась твоя мачеха, – произносит моя фея после долгого молчания. – Но мне очень жаль, что сейчас она лежит там, под землей.

– Мне тоже жаль. Знаешь, что утешает? Думаю, когда-то она была счастлива. Когда была замужем за моим отцом. А если ты, умирая, можешь оглянуться на несколько счастливо прожитых лет, это, по-моему, уже кое-что.

– А на что бы оглянулась ты, Клэри? Что бы вспомнила?

Я задумываюсь. О чем бы я вспомнила, если бы меня сегодня ударила молния, своего рода милосердная молния, которая даст мне пять минут благодати, прежде чем погаснут все огни в моем мозгу?

– Мгновения, – говорю я. – Это было бы множество мгновений, которые вились бы вокруг меня, потому что им не хватает места в моей голове! Они не всегда солнечные: некоторые мрачные, как сегодняшний день. Я смотрю на снег и вижу, как восхитительно он переливается, хотя небо заволокло серой пеленой. Я могу затеряться в этом сиянии. Или ты видела белку, когда мы вскопали могилу, выпрыгнувшую откуда-то с орехом во рту и испуганно застопорившуюся, словно ударилась о невидимую стену, потому что мы тут стояли. Вот что я имею в виду, когда говорю о мгновениях. Моя жизнь состоит из – даже не знаю – миллионов таких мгновений! Они все пронеслись бы у меня в голове, и я бы подумала, что в эти минуты была действительно счастлива.

– Как прекрасно ты сказала, Клэри.

Начинается снег; снежинки покрывают нас и землю. Но только когда начинает смеркаться, мы наконец прощаемся с могилой.

На следующее утро я натягиваю свое лучшее зимнее платье и – с согласия сестер – надеваю пальто мачехи. Обычно хожу в плаще, который залатан и перелатан столь же часто, что и моя одежда, но поскольку я собираюсь пойти в банк, а люди там всегда такие изысканные, мне хочется выглядеть хотя бы достаточно опрятно.

Банковский служащий, похожий на переодетого тюремного надзирателя, ведет меня в одни ворота через другие, и это весьма пугает. Однажды, еще будучи ребенком, я была здесь со своим отцом, но отчетливо все помню: потому что идти в темноте по замковой горе за банковским служащим, маячившим впереди с лампой, мимо бесчисленных дверей в темницы, было очень страшно.

Конечно, за этими дверями нет темниц, а в дверях нет окон или пазов – только номера и замочные скважины. Первым делом мы открываем хранилище, которое отец арендовал для моего сундука с золотыми монетами. Служащий освещает помещение своей лампой изнутри, и, признаюсь, при виде своего сундука я испытываю разочарование. Он такой маленький!