– Кристиан, я хочу кое-что объяснить.

– Я слушаю.

Они сидят в квартире, пьют вино. Из проигрывателя компакт-дисков звучит что-то средневековое.

– Я рассказывала тебе, что потеряла близкого человека.

– Да. Элиота. Сказала, что его звали Элиот.

– Но не сказала, как он умер.

– Я ждал, когда ты будешь готова рассказать мне об этом.

– Он был одним из моих преподавателей. – Клэр смотрит в бокал. – Когда все раскрылось, Элиота уволили, от него ушла жена, и надежды устроиться на другую работу не было. В конце концов он покончил с собой. Подразумевалось… подразумевалось, что и я сделаю то же самое. Тогда у меня не хватило мужества, и потом я так и не смогла обрести его.

Воглер кивает.

– С тех пор я словно бы стою на краю высокого трамплина: слишком испуганная, чтобы прыгать, очень нерешительная, чтобы вернуться.

– Мерзавец! – восклицает Кристиан.

Клэр испуганно поднимает голову. Она ни разу не слышала, чтобы он бранился. Воглер ударяет кулаком о кулак.

– Жалкий, трусливый, эгоистичный мерзавец! Соблазнить свою студентку – уже это гнусно. У меня кровь кипит при мысли о том, что он заставлял тебя делать. Но еще взваливать бремя своей вины на тебя просто омерзительно.

Клэр глядит на него в изумлении.

– Правда?

– Конечно. Кто может совершить такой поступок? Если бы он не был уже мертв, я сам был бы готов убить его.