Только тогда я взглянул на тело. Он лежал на спине, пустые глазницы смотрели в небо. Ему перерезали горло. Но это было не все, что с ним сделали.

Нет, они также вырезали ему язык. Факт. Можно было сказать это и без экспертизы, потому что должно было быть больше крови.

Как бы то ни было, он был относительно чистым. У меня было чувство, что вся его кровь осталась на парковке. Это был не очень приятный путь, не говоря уже о том, что они сделали с его байком.

На все это требовалось время. Не пять минут. Десять или двадцать. Я начал мысленно все просчитывать.

Кто, черт возьми, будет торчать на месте преступления, чтобы изуродовать тело, а потом поджечь машину жертвы? Кто-то, кто не боялся закона, это точно.

Кто-то чертовски сумасшедший.

И я также чертовски отлично представлял себе, кто это мог быть.

Я зашел внутрь и осмотрелся. Бар был почти пуст. Должно быть, они закрылись, когда загорелся мотоцикл. После этого все разошлись.

Все, кроме персонала.

Я увидел Мейсона, который положил свою руку на плечо девушки. Она сидела за барной стойкой, обнимая себя руками. Я мог видеть только ее профиль, но даже этого было достаточно, чтобы я остановился.

Все мысли об убийстве вылетели из моей головы.

Девушка была прекрасна.

Не просто немного красивая или милая, или даже сексуальная. Она была чертовски великолепна. С длинными, волнистыми, светло-каштановыми волосами и тонким профилем со слегка вздернутым носом. Ее фигура была стройной и подтянутой, но с изгибами во всех нужных местах.

Она повернулась, чтобы посмотреть на меня, и у меня перехватило дыхание. Казалось, мое сердце остановилось в ожидании того, когда ошеломленное сознание догонит, словно выскочившие от изумления, из моей проклятой головы, глаза.

Она была проклятым ангелом.

Даже в этой прокуренной забегаловке, с приглушенным светом и неоновыми вывесками, я увидел ее глаза.

Они были самыми яркими, самыми насыщенно-синими, какие я видел в своей жизни. И я был готов глазеть в это небо или мне будет дох*я над чем подумать.

Это была синева десяти тысяч небес.

Она моргнула, и я пришел в себя. У девушки было лицо ангела, но сейчас она была частью места преступления. Если она работала здесь, то, скорее всего, знала убийцу, или, по крайней мере, подавала ему ведерко с крылышками.

Что, по моим правилам, значило, что она была частью проблемы. Факт того, что у меня была такая сильная реакция на нее, только разозлил меня. Зачем, черт возьми, работать здесь со всеми этими преступниками, когда она могла красоваться на всех рекламных щитах и обложках журналов?